И эти комнаты недолго пустовали. Уже в первую неделю июня Анна переехала в Павловск. Князю Гагарину она ничего говорить не стала. Лишь оставила ему записку, в которой извещала, что император вновь назначил ее статс-дамой с зачислением в штат придворных, и поэтому она должна жить там же, где и двор. Это была сущая правда: император издал указ о производстве Анны в статс-дамы в самый день переезда в свою летнюю резиденцию. Тогда же он объяснил ей, что ее муж, получив такое известие, не сможет и не посмеет выразить никакого неудовольствия, не сделает ничего, чтобы помешать ей жить при дворе.
Так и произошло. Позже, через слуг, Анне передали, что князь, получив ее записку, был взбешен, сыпал проклятиями и угрозами, но дальше этого пойти не посмел. На людях, в свете, он, напротив, выражал свое удовлетворение тем, что его жена удостоилась такой милости монарха.
Анна вернулась в свои апартаменты, она снова встретилась со своими друзьями Обольяниновым и Донауровым (Маша Чесменская этим летом осталась в Петербурге с только что родившимся сыном). Снова играла в серсо, ездила верхом, гуляла. Но при этом отчетливо понимала, что нынче жизнь у нее будет другой. Она сама попробовала ту дверь, ведшую в кабинет императора, которую два года назад ей показывал граф Кутайсов. Дверь была на месте, и она открывалась. Но теперь это обстоятельство не пугало и не возмущало ее.
Днем все было почти по-прежнему. Отличие состояло в том, что государь, казалось, не обращал на нее внимания. Разумеется, утром он любезно поздоровался с ней, но на прогулку с собой не позвал — он гулял один. И днем он обедал не с ней, а в компании Сергея Плещеева. Она не удивилась этому обстоятельству. Теперь все должно было быть по-другому. В прошлом году государь не скрывал своей близости с ней, ибо той близости, о которой любят судачить светские сплетницы, а их супруги рассказывают похабные анекдоты, между ними не было. Между ними была исключительно близость духовная, так что они могли, не стесняясь, часами гулять по отдаленным аллеям и обедать наедине. Теперь же они готовились к той телесной близости, которая одна интересна свету, и потому скрывали любые отношения между собой.
Так прошли два первых дня. Каждый раз с приближением ночи Анна начинала волноваться. Она отсылала Глашу, закрывала за ней дверь, сама одевалась ко сну и готовила постель. То есть она не открывала постель — это казалось ей бесстыдным, — однако снимала платье и надевала пеньюар, в котором обычно спала. И в таком наряде сидела с книжкой в руках, при свечах, и ждала Его. Но император не пришел ни в первую, ни во вторую ночь. Позже, днем, она узнавала о причинах его отсутствия. Оказалось, что оба раза государь возвращался во дворец очень поздно, ближе к полуночи — для Павла, типичного «жаворонка», это было делом невиданным. В первый день он задержался на войсковом смотре, где остался крайне недоволен подготовкой войск, направляемых в Италию на помощь австрийцам, а во второй раз был на заседании Правительствующего сената, где рассматривались финансовые дела империи.
