Произнеся эти слова, император повернулся и быстро пошел в сторону дворца. На ходу он ни разу не оглянулся и вскоре скрылся за поворотами дорожки. Анна осталась стоять на месте, не зная, что и думать. Она вполне понимала значение того, что только что произошло. Если до сих пор оставались какие-то сомнения относительно чувств императора Павла к ней, то теперь они исчезли. Государь не просто интересовался ею как интересной собеседницей, не просто хотел видеть ее — он испытывал к ней влечение как к женщине. Ведь он, правду сказать, только что признался ей в любви! И при этом ясно заявил, что хочет продолжать их отношения, хочет видеть ее наедине. Но ведь он — женатый человек! Как же ей поступить? Заповеди, внушенные ей в церкви, все ее воспитание говорили, что она должна твердо отвергнуть эти посягательства. Что с того, что он государь? Разве заповедь «не прелюбодействуй» не распространяется на государей? Разве Господь не осудил царя Давида за то, что он овладел Вирсавией, послав ее мужа на смерть?
«Да, но ведь это было так давно, — шепнул ей внутренний голос. — И потом, Господь осудил Давида не за близость с Вирсавией — у него уже было к тому времени несколько жен, — а за убийство Урии. Тут же никого не убивают. Государь просто хочет с тобой вместе пообедать. Что же в этом плохого? Посмотри, как он с тобой внимателен, как преображается его некрасивое лицо, когда он смотрит на тебя! Любовь к тебе делает его лучше. Может, он за сегодняшний день никого не разжалует, не сошлет в Сибирь, как, по слухам, делает обычно. Значит, ты спасешь человека, возможно, невинного. А это тебе зачтется. И потом, сообрази, какие беды ты навлечешь на свою семью, если откажешь государю в его невинном желании. Из-за своей гордыни ты можешь погубить и отца, и мачеху, да и сестре Прасковье будет труднее найти хорошего жениха. Смотри, сколько людей ты можешь погубить!»
Анна в смятении продолжала стоять на том месте, где ее оставил император. То ей хотелось отдаться внутреннему чувству протеста и пойти прочь, куда глаза глядят, — только не вслед за Павлом, не к дворцу. То верх одерживало благоразумие, а еще — уже зародившийся в ней интерес к этому некрасивому, но умному и тонкому человеку. Наконец, глубоко вздохнув, она медленно двинулась по той же дорожке, по которой ушел Павел. «В конце концов, если государь за обедом позволит себе лишнее, что я сочту вовсе неприличным, я всегда могу ему на то указать, — думала она. — И тогда у меня будет конкретная причина для возмущения. Пока же мой отказ от совместной трапезы будет выглядеть как каприз, не более того».
