— А ты как решаешь, о чем писать?
— Я пишу о политике. Каждый день что-то происходит.
Меня вдруг осенило: «А слушай, давай писать вместе. Придумаем формат, подберем стильные иллюстрации», — я тут же, на ходу, придумал название рубрики и первые темы.
Шехтер выслушал не перебивая, посмотрел на меня поверх своего лимонада:
— Я занимаюсь политикой. Не ищи компанию, ты пойдешь туда один.
Раз в неделю. Тысяча знаков. Секс, психология, абсурд… Шехтер вызвался подбросить меня домой. Шоссе проходит через арабский район. Сегодня первый день Рамадана и многие дома украшены иллюминацией. Иногда это целые электрические ковры, на которых синие и зеленые огоньки разбегаются в стороны от центра, иногда — лишь отдельные гирлянды. Одна из них особенно забавна: из окна свисает вниз электрическая борода, по которой стекает неоновый мед. Я запоминаю бородатое окно, потому что в этот момент в разговоре возникает она — черная, худая, злая — возникает, и навсегда связывается у меня в сознании с чужими праздничными огоньками.
Кошка…
Шехтер говорит: «Черт, кошка, как же я забыл, мне надо было позвонить!»
— Кошка?
— Ну да. Я уезжаю, мне надо пристроить ее куда-то на неделю.
Секс, психология, абсурд, смешные случаи, домашние животные… Почему бы и нет?
— А она у тебя… кусается?
— С ума сошел? Ты что, кошек не видел?
…
Он привозит ее в картонной коробке. «Не трогай пока, пусть привыкнет». Спустя несколько минут в прихожей появляется мешок наполнителя и мешок корма, кошачий туалет, тарелочка, миска для воды и вставленная в нее игрушечная мышь. Что-то сиротское есть в этом скарбе, и еще — что-то унизительное для живого существа. Словно я сразу же узнал о ней слишком много, и это знание далось мне незаслуженно легко.
— Здесь песка хватит на месяц, она мало срет, — говорит Шехтер и вздыхает. Ну что, я пошел?
— Постой, а ее надо выгуливать?
— Обалдел? Это же не собака. Это кошка, она просто с тобой живет.
Я не совсем понял, что за мысль он вложил в эти слова, но они меня ободряют.
— Постой, но неужели ты ее за все годы совсем-совсем никак не назвал?
— Ну вообще-то называю ее иногда, когда вечером ложится рядом, нагревается и мурчит.
— Как называешь? — Шехтер смущенно улыбается:
— «Печень».
…Это кошка. Она просто со мной живет. Я буду писать о ней. О том, как она ест, умывается, срет — в конце концов. Это будет забавно — я еще раз заглядываю в коробку, из которой она не спешит вылезать. Черная, худая и какая-то неровная, она похожа на футляр для очков, сшитый раскаявшимся панком на трудотерапии. На острых лопатках шерстка пореже и видна белая кожа. Шехтер говорил, что кошка старенькая. За столько лет он не додумался ее назвать. Тоже мне писатель.
