— Ну, а я тебя не помню, вы для меня были все на одно лицо, так, мелюзга-первоклашки.
— Только фамилия у тебя, кажись, была иная. Как там, сейчас вспомню… вроде бы Хрюнов, а?
Парень покраснел до ушей и, отвернувшись, уставился в занавеску. Помолчав пару минут, и не глядя в сторону Алёнки, недовольно пробурчал:
— Ну да, Хрюнов, но я взял солидный псевдоним «Хронов», от греческого «хронос», что значит «время», он лучше соответствует моей профессии. Ребята одиннадцать лет звали Хрюном, Хрюшей, думаешь, приятно? А тебя обзывают?
— Да, но так ерунда, в основном по фамилии — «Белкой», но мой дед всегда говаривал: «называй меня хоть горшком, только в печку не ставь»! Поэтому я не парюсь.
Журналист улыбнулся, вставая со стула:
— Мудрые слова! Но я, наверно, поеду в редакцию. Мне ещё заметку писать про открытие новой парикмахерской на улице Калинина. Знаешь, как называется этот храм-цирюльня?
— Как?
— «В раю у Раи»!
— Ничего себе!
— Вот так, они назовут, а ты теперь думай, как всю эту муть для нормальных людей в статье обыграть.
— Давай, я тебя провожу! Отправляйся в свой эдем.
— Скорее в ад.
— Вот то-то, пошли. Но ещё скажу пару слов об убийстве… У меня предчувствие, что в этом году тайна убийства раскроется, пришёл срок. Но надо это, как сказать-то… помочь полицейским и следователю.
— Конечно, но как помогать?
— Пока не знаю, но скоро переговорю со следователем. Может, последить надо за охотником и ещё одним человеком.
— Не пойму я тебя, Лена.
У девочки в ушах нежданно залились колокольчики, что дремали с момента её ухода на летние каникулы, нет школы — нет лжи. Захотелось промолчать и забыть о сегодняшней встрече и этом разговоре, но Женька не поймал мухи, и это был знак. Вздохнув, она сказала:
— Понимаешь ты всё, но почему-то не хочешь признаваться.
Журналист молчал, понимая всю абсурдность ситуации: взрослый парень, студент журфака, сто четыре публикации в разных изданиях и робеет как последний мальчишка перед какой-то девочкой-подростком. Но он в то же время ощущал какую-то непреодолимую силу, которая почему-то не давала вот так встать и просто уйти из сторожки с сиротливым портретом мужчины и женщины на стене. На миг у парня что-то дрогнуло в груди.
— Думаешь про меня, что я трус?
— Ты сам сказал это. Но я тоже боюсь. Да ещё как, и мама дрожит как осиновый лист.
— Послушай, кто я? Мне всего-то двадцать лет! Отец работяга! У меня нет знакомых ментов или прокуроров, которые защитят меня! Да, я, так сказать, — опасаюсь. Но хочешь верь, а хочешь нет: я не сойду с выбранного пути. Наталья Николаевна первая поверила в мой талант журналиста, рассказала родителям и всем в школе, мол, я талантливый ребёнок и мне надо помогать, тогда меня ожидает хорошее будущее. Она от всей души пожаловала мне крылья для моей мечты, поэтому я никогда не предам память о ней, чего бы мне это ни стоило.
