— Иннокентий Николаевич, главного на столе нет, — заметила Таня.
— Зато совершенно точно известно, где оно спрятано!
Старший Дорофеев произнес это с лукавой улыбкой и предложил брату идти за ним. Они спустились на первый этаж и вошли в просторную комнату, где стояло шесть аккуратно заправленных кроватей. В нише тесно висели девичьи платья. Под ними на полу стояли в ряд резиновые сапоги со следами грязи на рантах. Иннокентий достал из-под крайней кровати сумку, из которой выглядывали горлышки запечатанных бутылок.
Он взглянул на брата, как бы спрашивая: не маловато? В эту минуту до сознания Кирилла отчетливо дошло, что этот вот невысокий узкоплечий мужичок с желтоватым и морщинистым лицом, с залысинами, с серыми от седины волосами и есть его родной и единственный брат, которому исполнилось сегодня тридцать семь лет, который смолоду так много мечтал совершить, так много прочитал всяких книг, так сосредоточенно и упорно размышлял о жизни, — и вот живет теперь, на закате молодости, в таежной глуши, в общежитии. Зачем он здесь? Почему так странно сложилась его судьба?
Чувствуя подступившие слезы, Кирилл крепко обнял брата и поцеловал.
— С днем рождения, старичок! Будь же здоров и, как говорится, не кашляй!
— Ну спасибо! Ну рад! — растроганно бормотал Иннокентий. — Знаешь, давай-ка мы выпьем по рюмочке, пока вдвоем. Перекурим, поговорим…
Он открыл шкаф, набитый женским бельем, и где-то на верхней полке отыскал стаканчик с золотой каемочкой.
— Слушай, а почему ты именно здесь завел винный погреб?
— Да я тут вроде как свой человек, — ответил Иннокентий. — Сам понимаешь, среди мужиков такое богатство не убережешь. Ну давай!
Он налил вначале Кириллу, потом себе. Закусили конфетами.
— Ну, капитан, рассказывай, с чем к нам прибыл, — спросил Иннокентий.
— Чем нагрузили, то и привез. Консервы, капуста… А в рефрижераторах — спецодежда.
— Вместо мяса? — усмехнувшись, спросил Иннокентий.
— От меня, что ли, зависит? — нахмурился Кирилл.
— Что ж, ладно, обойдемся тушенкой. Не привыкать… Как семья-то? Сынище растет?
— Серега мой дает прикурить! Вообще-то парень получился что надо — весь в меня. Брови, ноздри, подбородок — точь-в-точь мои. И знаешь, Наташка покормит его — он спит. Малость поспит и давай орать. А я его беру на руки — замолкает. Значит, чувствует: отец! И вот смотрит на меня, смотрит, а у меня аж душа переворачивается.
Лицо Иннокентия как бы накрылось тенью.
— Давай еще по одной? — предложил он. — За наших деток.
