На берегах Хазарского моря. Две жизни — одна любовь | страница 59
Когда же ящик стал моей собственностью, он не был абсолютно пустым. В нем лежали всякие мелочи, часть их относилась к веку XIX, но не представляла никакой ценности, иными же, скорее всего, владел человек, взявший его с собой в море в конце XX века.
После проведенной ревизии и тщательного изучения я сделал следующие выводы о самом ящике и его содержимом.
Крышка его скошенная, когда она полностью открыта, то образует вместе с самим ящиком наклонную поверхность для письма, состоящую из двух панелей, покрытых тканью. Таким образом, получается некое подобие бюро со столешницей, вдвое превышающей по размеру ширину ящика (около 54 сантиметров).
На внешней стороне я обнаружил латунную пластину — солнце в форме эллипса с выгравированной датой «1852» и буквы «Т.А.R.» готическим шрифтом. На выцветшем сукне остались следы пролитого рома, красных чернил, а также была надпись на итальянском, гласившая: «Всякий раз, когда Европа заболевает, она ищет лекарство для Балкан».
Если приподнять крышку, можно почувствовать застарелый аромат корицы, так пахнет отделение под ней. Скорее всего, мастер, изготовивший ящик, предполагал, что здесь будут хранить карты и оборудование для определения местоположения судна, но вместо этого я нашел нюхательный табак и сорок восемь почтовых открыток, перевязанных голубой лентой. Все они адресованы одному лицу, некой мадемуазель Генриетте Довиль, Перуж, Франция, но так и не были отправлены. Более того, на них не было марок, и на всех, кроме одной, одинаковый вид — арка Дефанс в Париже. Лишь на последней изображение венецианских коней. Текст был написан на французском, красивым женским почерком с наклоном против направления письма и характерным крестиком вместо буквы «I». На самом дне закрытого отделения обнаружились зубочистка из пера утки и дамская кружевная перчатка, сшитая в Которе, вывернутая наизнанку и источающая аромат «Роза Кипра».
Мне, новому владельцу ящика, довелось еще раз встретиться с продавшим его человеком. Это произошло зимой в Которе. Дул южный ветер, приносящий сумерки длиннее ночи; из-за проливного дождя невозможно было выйти поужинать. Я сидел в фойе недалеко от входа, когда услышал музыку. Кто-то включил кассету с песней «В тихой рубашке завтрашних движений…». Я вспомнил, что и в ящике та же мелодия предупреждала о южном ветре. Звуки заставили меня встать и переместиться к полукруглой барной стойке. И тут перед собой я увидел официанта из Будвы. Лицо его было безмятежным, ничего не выражающим. Теперь он работал здесь.
