— Значит ли это, что вы всегда выбираете изысканность?
— Если она достаточно проста. Я всегда полагала изысканным то, что достаточно просто, — Мари с ужасом поняла, что кокетничает. Но ее рука так уютно устроилась на его локте, что последние остатки разума вылетели напрочь — вот так и должно быть. Спокойно, хорошо, тепло. И самое ужасное и одновременно восхитительное — в это самое мгновение она поняла, что влюбилась. Как, оказывается, мало надо, чтобы влюбиться. Пусть не вовремя. Пусть и в человека, о котором ровно ничего не знаешь. Что толку в том, что с Ральфом она была знакома всю жизнь, если с ним ей было холодно.
Мари резко обернулась к Михаилу.
— Скажите, вам хочется знать, почему я очутилась в свадебном платье на этом лайнере? Это имеет какое-то значение?
— Нет, это не имеет абсолютно никакого значения.
Она была очаровательна в попытке быть раскованной. Но в резкости ее движений он видел непонимание ребенка, оказавшегося не ко времени во взрослом мире. И все в ней его восхищало.
Михаил склонился к ней и сказал негромко, почти чувствуя губами ее ухо:
— Но если ты сама захочешь мне рассказать… что угодно… Я выслушаю.
Мари порывисто повернула голову — так, что их губы оказались в головокружительной близости. Совсем чуть-чуть, и они коснутся друг друга. Не этого ли она хотела еще накануне вечером?
Отпрянула, испугавшись того, с какой силой влекло ее к этому взрослому мужчине. Но что он — что он хотел, разговаривая с ней так, что по коже пробегает мороз? Неужели не чувствует, что с ней делает его голос. Она уже мысленно призналась ему в любви!
— Хорошо, что не имеет, — проговорила она, прекрасно расслышав испуг в собственном голосе, — глупая вышла история.
Да уж, куда глупее… Твою мать, Зимин! Ты точно рехнулся!
Михаил услышал ее испуг, увидел, даже почувствовал, как она отпрянула от него.
Молодец! Сам же все и испортил. Рука напряглась.
— Маш, вы простите, — он снова перешел на «вы», которое позволяло держать строгую дистанцию. — Мне нужно идти. Я был рад вас видеть. Надеюсь, ваш день будет приятным.
— До свидания, господин Зимин, — сказала «Маша» и отстранилась.
Это было невыносимо! Он еще и извиняется! В совершенном расстройстве чувств она направилась в свою каюту, из которой решила не выходить до ближайшего порта. Там она сойдет на берег и вернется домой. К папе.
А он провожал уходящую прочь фигурку в немом оцепенении. Она уходит. Возможно, уходит навсегда. Мог ли он что-то изменить? Наверное, но должен ее отпустить. Она молода, красива, неопытна. Что там еще их разделяет, согласно нормам морали и права?
