Однако участие в войне с Японией обернулось для Николая Николаевича ещё и боевыми ранениями. Особенно тяжёлым оказалось последнее из них, плохо залеченное...
Когда русские армии остановились на Сыпингайской позиции, началась глухая позиционная война: для Маньчжурии это было нечто новое. Полки и дивизии вгрызались в землю по всем правилам военно-инженерного искусства. Осторожный Линевич больших операций против японцев не предпринимал, бои велись только местного значения. Пополнения же из России по Транссибирской магистрали всё прибывали и прибывали в Маньчжурию.
Японский главнокомандующий маршал Ивао Ояма был достаточно хорошо осведомлен об этом. Он неоднократно сообщал в Токио императору-микадо о том, что русские войска усиливаются. Ояма предлагал: или вновь наступать, или заключать мир с Россией, которая войну уже проиграла, хотя только на море.
В русском штабе тоже понимали одну простую истину: японцы «выдохлись». Появились надежды изменить ход событий на войне.
Вскоре в русские войска, зарывшиеся в землю на Сыпинтайской позиции стали поступать газетные сообщения о том, что президент Соединённых Штатов Америки по своей инициативе (но не бескорыстной) начал переговоры с обеими враждующими державами. Мир был нужен и Японии, чья экономика была сильно подорвана большой войной, и Российской империи, в которой вспыхнула революция.
Военная газета «Вестник маньчжурских армий» по этому поводу напечатала краткое сообщение:
«Государь император соизволил принять предложение президента Соединённых Штатов Америки на ведение, при его посредстве, мирных переговоров с Японией».
Затем в Маньчжурию пришла весть о начале мирных переговоров. Несколько позднее — что Витте и Камимура подписали Портсмутский мирный договор[6].
Генерал-майор Юденич не мог сказать, что подчинённые ему стрелковые полки — нижние чины и офицеры — были особенно обрадованы заключённым миром. Нигде не слышалось возгласов «ура», ни музыки. За столами не поднимались тосты за Портсмут. Но все хотели вернуться в родное Отечество — «владеть» Маньчжурией никто не желал: она была чужой землёй для русского солдата.
Военным виделось одно: неудовлетворённость таким исходом Русско-японской войны. И дело было даже не в отданном Южном Сахалине. Едва ли не всех угнетала мысль о бесплодных трудах и жертвах, доставивших русскому оружию, вместо славы позор. Об этом вовсю кричали оппозиционные самодержавию газеты и политики разного толка.
