Хотел было и я словечко вставить, за Сашку, приятеля моего, заступиться, да ничего не сказал - не придумалось хорошего ответа. Вроде бы, всё правильно, только почудилась мне в Сашкиных словах какая-то неправильность. А профессор заоправдывался:
- Я просто говорю, как обстоят дела. У животных, если всем выжить нельзя, остаются сильные особи. Но мы-то не звери. Мы - люди. Потому и вымираем.
- Ладно, - успокоил профессора Антон, - авось как-нибудь выдюжим. Ты, Архип, главное, не бойся. Тебя не съедят пока. Чего там есть? Кожа да кости, подавиться можно. Опять же, и пользу приносишь - детишек учишь. Глядишь, умными, как ты, станут.
- Петрович, я давно хотел спросить, - соскочил с неприятной темы Партизан, - как тебя угораздило в Посёлке оказаться? Умники больше по городам жили.
- Так вышло, - неохотно проговорил Архип. - Видно, у кого-то на дороге встал. Не повезло... Чего лыбитесь? Тогда многие брали, а они ко мне прицепились!
- Значит, за взятку, - подытожил Сашка. - Что-то такое я предполагал. И много брал?
- Не так, чтобы очень. С дурака одна сумма, с умного - другая. Ежели ты не способный к обучению балбес, так, хотя бы, плати за то, что я трачу на тебя своё время. Что тут не правильно?
- Да нет, всё правильно, - сказал Сашка. - Значит, с умных денег не брал?
- А где ты там умных видел? Кого надо, я научил, хорошо научил, а про остальных и говорить не хочу.
- Интересно вы там жили, - сказал я.
- Ничего-то ты, Олежка, про ту жизнь не понимаешь, - ухмыльнулся Леший. - На самом деле она была не столько интересная, сколько дурная. Может, и правильно, что нас бомбанули...
- Всё, захлопните рты, - прошипел Партизан, - Кажется, пошло дело.
Не надо трепаться о не имеющих сейчас никакого значения вещах, чтобы хоть чем-то законопатить паузы, в которые иначе заползёт страх. И шорохи за окном больше не пугают, потому что началась охота. Стёрлось из памяти, как я подскочил к окошку. Только что разговаривали, неспешно выпуская облачка табачного дыма, и вот я вглядываюсь в контуры деревьев, чернеющие на фоне чуть посветлевшего неба, в силуэты домов, и в потустороннее сияние, которое сделалось значительно ярче.
Закричал волколак, ему ответил другой, и грянула какофония. Чёрный силуэт заслонил оконный проём. Я отпрянул - сквозь решётку протиснулась грязная, поросшая рыжим свалявшимся волосом, лапа; когтистые скрюченные пальчики почти коснулись моей груди. Пахнуло мокрой псиной и падалью. К решётке приникла слюнявая оскаленная пасть, клацнули жёлтые клыки, на меня уставился пылающий красный глаз.
