— Я ещё раньше хотел к вам зайти, — продолжал Рафаэль, — хотел договориться… Но узнал, что вы больны… Внизу в трактире сказали… Но мы ещё поговорим о деле. Когда поправитесь. Это может подождать… — Он обрадовался появлению Эмимы, вернувшейся с охапкой дров. Ибо враждебность во взгляде Грефлина тут же превратилась в мольбу о спасении. Что до Эмимы… Она на самом деле была иной, до такой степени иной, что это приводило в замешательство. И волосы у неё висели как-то убого, наподобие тряпок, но, несмотря на это, очевидное сходство с девушкой из церковного дома не вызывало никаких сомнений.
— Я должен вас поблагодарить… — он тоже перешёл на вы — не знаю, что было бы, если бы вы мне не помогли. Заблудиться в таком тумане чертовски опасно…
Он напрасно ожидал, что она оглянется на него или что-нибудь скажет в ответ. Дрова, без сомнения, мокрые, дымились; хотя она пыталась раздуть огонь и из щелей на плите валил дым.
Дымоход, похоже, тоже надо прочистить. От окна и стены по спине тянуло ужасным холодом, поэтому он и сам был рад заняться плитой, чтобы хоть немного согреться. У Грефлина начался приступ сухого острого кашля, который попусту надсаживает горло и режет лёгкие и снова и снова вырывается из них и никак не кончается… Он задыхался и сипел, и хрипел, и жадно глотал воздух, словно наступил его смертный час. Скорее всего, ему надо было сесть — чтобы легче дышать, чтобы кашель успокоился, выпить какой-нибудь отвар или сироп, да, наверное, и глоток воды был бы кстати… Но Эмима не обращала внимания на этот приступ. Её это не тревожило. Хотя старик даже посинел от боли и судорог, душивших его всё сильнее. В конце концов Рафаэль наклонился над ним… но старик рывком увернулся в сторону и, словно непослушный ребёнок, вырвался из рук Рафаэля, который пытался усадить его.
— Оставьте его, — совершенно спокойно сказала Эмима, всё ещё стоявшая у плиты. — Он просто прикидывается. — И Рафаэль, хотя ему было страшно от того, что тяжелобольной человек задохнётся у него на глазах, нехотя прекратил свои попытки. Ничего другого ему не оставалось, поскольку старик изо всех сил отбивался от его помощи.
— Но ведь… — возразил он женщине.
— Я приготовила вам постель, — прервала его она и отошла от плиты, которую, судя по всему, так и не удалось растопить. А потом, не говоря ни слова, жестом позвала его в сени, а оттуда ввела в низкую и узкую, но неожиданно чистую и уютно обставленную комнату… между тем старик продолжал во весь голос стонать и всхлипывать.
