Мы подъезжали к переезду. Свет фонаря, ударивший в лицо, и был причиной собачьей ласки. Если б не этот фонарь, пес, чего доброго, меня бы загрыз. И лежать мне на той тропе - с перекошенным лицом, с перекушенным горлом. В последнее время мне часто сопутствуют псы.
Огни города уже были видны и приближались с неумолимостью. В животе на мгновение стало холодно, как будто приключения уже начались. И возникло вдруг ощущение, что случилось что-то непоправимое, пока я спал. Словно я был переброшен в другой сюжет, или кто-то подменил фабулу, и нет теперь никакой возможности вернуться в свою.
Кладбище, башня ГАИ, улица Семихвостова. Бубны окон. Этот город из карточных домиков был мне незнаком, хотя все приметы его совпадали с теми, что хранились во мне. И зазвенело глухо в душе, засурдиненной струной откликнулось. Чуть не доезжая до нужного дома, я высадился.
В доме горел свет. Калитка была не заперта. Подкова на ней. Я вошел. Человек, стоявший на кухне ко мне спиной, обернулся. Я саквояж от изумления выронил.
Антошка! Живой!?
ГЛАВА ТРЕТЬЯ
Мотнев уснул, утомленный выпитым.
Антон подошел к зеркалу, всмотрелся в себя. Он отметил, что лицо его приняло какое-то сосредоточенное выражение, доселе ему несвойственное. Он попытался поправить его, сделать таким, каким оно ему нравилось в незапамятные дозапойные времена, погримасничал, меняя мину. Но оно упорно возвращалось к исходной сосредоточенности. В ней и застыло, словно маска мыслителя. Что ж, сколько времени не следил за собой.
Зато бледнокожесть, присущая мертвым, прошла, уступив место цвету, близко к телесному.
Волосы, их посмертный рост. Он потрогал небритость, мыча мотив, разгладил ладонью мышцы лица. Поправил галстук, нравясь себе во всем воскресном. Вот только очень измят и испачкан почвой, в глине, в гнили, а так ничего. Однако чувство беспорядочности и беспокойства не покидало его.
Мотнев заворочался на диване и испустил стон.
- Если друг оказался вдрызг... - промычал Антон вопреки и назло собственной хмурости, и от песни, от ясного утра ли, настроение его поднялось. Неистово насвистывая, он прошел по комнатам. Вернулся к зеркалу, повеселел еще. Нет, цвет лица определенно меняется к лучшему.
Он вздрогнул, почувствовав, что кто-то дернул его за рукав. Оглянулся - один из вновь прибывших. В полковничьей походной форме - то ли царского, то ли колчаковского образца, которая основательно истлела. Погоны на нем были - с двумя продольными полосами, но читать устаревшие знаки различия Антон не умел, так что и сам не мог взять в толк, почему решил, что этот человек - полковник. Тем более, что и лицо этого пришельца было полностью скрыто длинной, спутанной бородой, волосы из-под фуражки свисали не менее густо и путано, падали ниже плеч, да и весь его облик почти ничего военного, кроме сомнительных знаков различия, не являл. Правда шашка офицерская болталась на поясе, но на нее Антон обратил внимание гораздо позже, когда мнение о военном звании белогвардейца уже созрело в уме.
