Дмитрий задумчиво оглядел Улана.
– Пожалуй, ни к чему – и без того ясно, – неспешно протянул он и похвалил: – А ты ловок, как там тебя, камык. И впрямь можно к себе брать, ежели батюшка… живота не решит.
Петр сокрушенно крякнул. Получалась всего-навсего отсрочка, а он-то надеялся…
– А с деревней чего учинить повелишь? – осведомился один из дружинников, явно разочарованный несостоявшимся повешением и враждебно поглядывавший на Улана.
Дмитрий помедлил, оглядывая небольшую кучку жителей.
– Виру с них взять и вся недолга, – подал голос другой дружинник.
– Виру сказываешь, – задумчиво протянул княжич.
– Смилуйся, батюшка! – бухнулся ему в ноги седой Липень. – Неповинны мы в евоном грехе, как есть неповинны. Да и не нашенские они вовсе, за что вира-то?! Мы этих пришлецов и знать не знаем. Это все Заряница. Она их в лесу по осени сыскала. Да и то взять – не бросать же. Поранетые оба были, медведь порвал, вот мы их из христианского милосердия того, пожалели. И ентого, – кивнул он на Улана, – тож она выхаживала, покамест он в себя не пришел. Кто ж ведал, что он московлянам подсоблять удумает. – И староста, потянувшись всем телом к княжичу и даже зачем-то привстав на цыпочки, заговорщически понизив голос, добавил: – И словеса в их речах случаются не нашенские. Может, они того…
«Козел», – глядя на него, зло подумал Петр, но усилием воли взял себя в руки. Да и правильно поступал дед. Ему ж сейчас главное: деревню спасти, то бишь своих. На дворе конец декабря, так что если княжич согласится с предложением «пустить ворогам огоньку», народцу придется ой как худо. А они с Уланом, как ни крути, чужаки.
Кроме того, если судить объективно, лишнего староста на них не наговаривал: все по делу. И касаемо «ненашенских» словес тоже крыть нечем. Они, действительно, особенно поначалу, частенько попадали впросак. Сангре, к примеру, до сих пор не мог без смеха вспомнить, как он во второй день пребывания в деревне, нетерпеливо переминаясь с ноги на ногу, в течение получаса, не меньше, выяснял у Горыни, где тут поблизости туалет. Увы, но ни его, ни «параши», ни «очка», ни «сортира», ни даже самого что ни на есть русского «отхожего места» здесь не знали. А Петр в свою очередь отродясь не слыхал про «облаю стончаковую избу».
Да и во многих других вопросах он лишь диву давался, сколько казалось бы обычных слов, прочно вошедших в словарь русского человека еще в двадцатом веке, если не раньше, местные попросту не понимают. Приходилось немало попотеть, чтоб найти нужный средневековый аналог. Но находил, и «нюанс» сменялся «оттенком», «прогноз» – «предсказанием», «секрет» – «тайной», «деталь» – «частицей», «компенсация» – «возмещением», «моментальное» – «мгновенным», а «фрукты» для раненого друга – «плодами», а то и еще проще: «грушами» и «яблоками».
