– Послушай, Володя, – задумчиво сказал Пётр Семёнович-Сергеевич, – не пойму я отчего-то одной вещицы. Вот брат твой, Сашка, умер в конце мая, так? Но какого числа?
– Точно неизвестно. 29-го или 30-го. Или даже 31-го, – мрачно ответил Володя. Он не очень любил говорить про Сашкину смерть. Хотя помнил и думал про неё постоянно.
– Странно всё же как-то, – Пётр Сергеевич-Семёнович покачал своей кривой, обезображенной головой. – Неужели точно неизвестно? Так ведь не бывает.
Володе совершено не хотелось говорить про Сашкину смерть, но он знал, что Пётр Семёнович-Сергеевич всё равно не отвяжется; ведь несмотря на наличие кривой, обезображенной головы, любил отчим-отец Татьяны-Марины обстоятельные и пространные рассуждения.
– Согласись, – скушным, учительским голосом сказал Пётр Семёнович-Сергеевич, – что есть в отсутствии точной даты смерти твоего брата Сашки некоторое противоречие.
Опять противоречие! Опять он слышит это отвратительное слово! Володе не хотелось разговаривать про Сашкину смерть. Откровенно и радикально послать куда-нибудь подальше пожилого человека ему было неудобно. Тем более, что тот был как-никак его родственником. Не каким-нибудь неизмеримо дальним, а отцом и отчимом Татьяны-Марины, его жены.
– Ну, тут уж… – Володя почти развёл руками. – Теперь-то ничего не поделаешь.
– Конечно, конечно. К сожалению, – последовал очередной качок кривой, обезображенной головы. – Но мне вспоминается, что…
– Что?
– Вот в чём заключается ничуть не меньшее противоречие.
– Какое противоречие? Что ещё за противоречие? Опять это проклятое противоречие!
– Да, да! Именно! Именно противоречие! Насколько я помню… Мне это ещё Татьяна рассказывала…
– Что? Татьяна рассказывала? Но она так редко вообще что-нибудь говорит!
– Да, ты прав, – Пётр Семёнович-Сергеевич опять качнул своей кривой, обезображенной головой. – Но иногда всё-таки говорит. Разве нет? Но не в этом дело…
– А в чём? – растерянно спросил Володя, предчувствуя, что сейчас Пётр Семёнович-Сергеевич снова начнёт что-то говорить про противоречие. Он не ошибся. Тот в самом деле разразился длинной, нескончаемой тирадой, и ненавистное Володе слово «противоречие» повторялось в недрах этой петро-семёновической-сергеевической тирады несколько раз.
– Если я не ошибаюсь, – Петр Семёнович-Сергеевич страстно, решительно и даже дерзко взглянул на Володю, – Сашка родился 29 мая. Или 30-го. И никто, даже родители, не знали точную дату его рождения. И мало того, что не знали, так они ещё всегда её путали! А ему-то, Сашке, брату твоему, было всё равно. Он жил себе и жил. Пока жилось.
