Был у шаха Джамшида один молодой приближенный,
Ближе месяца к солнцу, почетом от всех окруженный.
Так и жил он при шахе, и дело дошло до того,
Что из всех повелитель его выделял одного.
И поскольку его он особою мерою мерил,
Благородному сердцу сокровища тайны поверил,
И хоть юноши к шаху теснейшею близость была,
Шаха он избегал — так от лука стремится стрела.
Тайна сердце сверлила, недавно открытая шахом,
И о ней он молчал, руководствуясь божьим страхом.
Раз явилась старуха к нему. Удивительно ей,
Что тюльпаны его ее роз престарелых желтей.
Говорит: «Кипарис! Что ты вянешь? Испил ты водицы
Не простого ручья, ты напился из ноской криницы!
Почему ж пожелтел? Никаких ты не терпишь обид.
Среди радости общей зачем же печален твой вид?
На лице молодом словно след долголетья и боли,
И тюльпаны твои уподобились желтофиоли.
Ты поверенный шаха, он сердце раскрыл пред тобой,
Уподобься ему и лицо для веселья раскрой.
Благомилостив шах — ну подданных лица румяны.
А румянее всех у ревнителей шахской охраны».
Он старухе в ответ: «Не нрава ты в сужденье своем,
Говоришь ты, не зная, что в сердце творится моем.
Мне такое страданье приносят мое же терпенье!
И лицо желтизной мне окрасило тоже терпенье.
Шах измерил меня, недостойного, мерой своей,
Шах со мной поделился, почтил меня верой своей.
Мне открытые тайны велики и необычайны,
