Я подозревал, что это и есть наемный убийца шефа, а от Дрейка узнал, что его зовут Марк. Ни из какого другого источника я не мог бы узнать его имя; никто никогда к нему не обращался; никто о нем не говорил. Люди не любят говорить о смерти, а Марк на этой улице был олицетворением смерти. Или, если угодно, он был ее чрезвычайным и полномочным послом.
Иногда я видел, как в час обеденного наплыва публики он стоит в магазине мистера Оливера и лениво листает какой-то журнал, пережевывая вечную жвачку. Я встречал его в кафе, где он стоял у медной стойки и лениво тянул кока-колу, один-одинешенек, будто между ним и словоохотливыми потребителями гиннес пролегли целые километры. Или замечал, как он бесцельно слоняется по Дрейк-стрит. Кажется, это и было его главным занятием - шататься по улице и зевать по сторонам; даже профессиональный убийца не может заниматься убийствами по восемь часов в день, а страстей у него, кажется, не было никаких, даже самых распространенных. Жвачка заменяла ему спиртное, а картинки в журналах - женщин.
Лет ему, пожалуй, около тридцати, но у него лицо без возраста, худое и бледное; это зеленоватая нездоровая бледность азартных игроков и людей, ведущих ночной образ жизни впрочем, профессиональные убийцы не обязательно относятся к этой последней категории. Лицо, покрытое маской непроницаемости, хотя это, наверное, даже не маска; лицо, выражающее полное бесстрастие и полную пустоту; такие выражения лиц бывают только у людей, не обремененных представлениями о добре и зле.
Нет, это не горилла из зверинца Дрейка. У него утонченные, деликатные жесты ювелира или скрипача - словом, человека, привыкшего обращаться с тонкими и сложными инструментами. Хотя его инструмент не отличается особой изысканностью и требует всего лишь меткого глаза. Помещается же этот инструмент, вероятно, в особом внутреннем кармане под мышкой; может, именно поэтому он никогда, даже в жаркие дни, не расстается со своим поплиновым плащем: опасается, как бы не был заменен этот самый карман.
Темный силуэт. И темная личность. До того темная, что чем больше я о ней думаю, тем сильнее у меня темнеет в глазах. И я засыпаю.
В течение следующих дней шеф еще раза два или три вызывает меня для уточнения операции. А потом забывает обо мне. Наверное, ждет, чем кончится проверка Ларкина.
Надо полагать, что вместе с паспортом мне дано негласное разрешение покидать пределы Дрейк-стрит, потому что когда я начинаю всерьез нарушать ее границы, никто ничего мне не говорит. То ли за мной следят на расстоянии, то ли рыжий решил, что я у него в руках, но так или иначе, я наконец-то могу дышать свежим воздухом. Если он имеется в Сохо.
