10 сентября я снова посетил орлиный заповедник во Флоридаполисе. На этот раз я решил сидеть в укрытии до тех пор, пока не увижу хотя бы одну из этих пяти бесценных теперь птиц. К тому времени, которое мы когда-то называли закатом солнца, я устал от бесплодного ожидания в неудобной позе, как вдруг кто-то из сторожей указал на несколько крохотных темных точек, спускавшихся из облаков. Кружившиеся в небе точки становились все больше и больше, и наконец я смог различить широко раскинутые двухметровые черные крылья птиц, которые, накренившись на ветру, снижались по медленно сужавшейся спирали.
Еще ребенком я видел, как парит белоголовый орел. Почему этот небесный хищник вселяет своим видом такое глубокое чувство в душу человека? Есть много птиц более стройных и красивых, легче приручаемых и более дружелюбных. Но нет птицы более величественной, чем белоголовый орел...
Медленно кружились огромные птицы, как будто время для них ничего не значило. Я подумал о тех тысячах и миллионах лет, на протяжении которых такие же орлы точно так же кружили над долинами и лесистыми горами первобытной Америки, купаюсь в свежем ветре, в чистом синем горном небе, неотъемлемая часть нашей природы. Из всех орлов, чьи хищные глаза и вздыбленные перья когда-либо украшали гербы королей и государств, только эти, белоголовые, безраздельно принадлежали одной Америке. Их, повелителей неба, независимых, бесстрашных, величественных, республика, когда была молода, избрала своим символом. Теперь они перестали быть ее символом. Им на смену пришел технологический "орел", нелепое и скрипучее создание рук человека. Символического в орлах осталось только одно - то, что они вымирали. В мире, принадлежащем технике, не осталось места живой природе так же, как и величию, бесстрашию, независимости, гордости.
Одиночество этих пяти последних могикан потрясло меня до глубины души. Но вот они разлетелись - и одна пара, снижаясь кругами, направилась к высокой сосне, стоявшей поблизости от меня. Я видел в бинокль, как они спускались к себе в гнездо, выставив вперед седые головы, растопырив когтистые лапы, как выпущенные самолетные шасси. То была истинная поэзия движения: колебания их крыльев напоминали волнообразные движения рук гавайских танцовщиц или медленное качание огромных пальмовых листьев, овеваемых тропическим пассатом.
Хриплый шепот сторожа вернул меня к действительности.
- Знаете, я всегда рад, - сказал он, - когда вон тот молодой возвращается. Пока у них еще черные головы, они всегда попадают под пулю первыми.
