И вдруг у него начисто пропал интерес ко всему. Понял, что немыслимо предвидеть все случайности, сочетания и перестановки. Он скептически усмехнулся: Как можно все предугадать? И впрямь, будто решаю математическую задачу, это же нереально. Уж не спятил ли я? Впрочем, как раз наоборот: не болезненное помрачение рассудка, а болезненное просветление.
Он торопливо обтер бутылку тем же платком, которым вытирал нож; прочь, немедля бежать! Скорей бы оказаться у матери. Он сунул платок в карман, не хотелось возиться с ним, спускать в унитаз. Да и вообще глупая идея — возможно, он держался бы на воде, несусветная глупость. Выброшу его в какой-нибудь контейнер.
Здесь ему уже нечего делать.
Со всем было покончено.
Оставалось только бежать.
Кто хоть раз пустится бежать, тот уже всю жизнь не остановится, подумал он. Я здорово влип, ждет меня превосходное будущее, жизнь как перманентное бегство. Если повезет.
Услышав шаги у двери, он не ощутил никакого страха. Лишь какое-то горькое разочарование.
А когда в квартире раздался звонок, горло перехватило бесконечной печалью и тоской. Вот все и решилось, подумал он. Что поделаешь! Все-таки Плахи не изменил себе.
Поверит ли мне, что я нашел ее мертвой?
Увидим.
Могло повезти и больше.
Все.
Он открыл дверь.
На пороге стояла мать, испуганная, бледная.
— Почему ты не пришел, я же звонила тебе, — с укором сказала она.
— Я хотел принять душ, — ответил устало.
Он заглянул в ванную и в отчаянии сжал голову ладонями, увидев, как основательно и неторопливо мать протирает нос и подбородок кусочком льда.
— Ты с ума сошла? Уже ведь семь.
— Только не суетись, миленький. А лучше побрейся и прими холодный душ. Тебе это очень кстати.
— Черт бы побрал все души на свете!
— Извини, — сказала она спокойно, продолжая наводить красоту. — Упустила из памяти, что это случилось лишь потому, что у меня в доме лопнули трубы. Совсем забыла.
Он побледнел — словно внезапно вся кровь отхлынула от лица и ударила в мозг; почувствовав небольшое головокружение, сел на край ванны, наполненной водой. Он таскал ее сюда, на четвертый этаж, двумя ведрами из цистерны; руки, спина, плечи, душа — все неистово болело. В ванне мокло материно белье; вместе с платком, которым он вытирал нож и пивную бутылку.
— Черт дери, оставь меня наконец в покое! Откуда мне было знать, что она вернется на день раньше?
— Надо было прийти ко мне, тебе же передали мою просьбу. Но для тебя, конечно, важнее холодный душ…
