Может, это имя-обманка? Он слыхал, так делают иногда, вроде как розыгрыш, чтобы подухариться. Скажут какому-нибудь засранцу, что он, допустим, «червяк» или «божья коровка». Помурыжат несколько дней с этим именем, дадут помучиться, пока он, весь зареванный, вообще из палатки вылезать не перестанет. А уж потом как-нибудь ночью все снова повторят и уже настоящее имя откроют.
Они слезли с елки, сморенные усталостью, побрели в лагерь.
Легли спать. Оставшиеся дни ушли на то, чтобы разобрать лагерные ворота, сторожевую вышку, засыпать выгребную яму.
Ночами было тихо. Слишком тихо. Никто за ним так и не пришел.
Наступил последний день. Он все еще надеялся, что перед самым отъездом кто-то из вожаков отведет его в сторонку и назовет настоящее имя. Но вот уже в последний раз спустили флаг с лилией Бургундов, выстроились напоследок в каре — и все, лагерь кончился, а он понял: теперь ему с этим именем жить.
И не спросишь — почему, за что? Не положено, тайна — она тайна и есть.
Поехали обратно в город, наступила осень. Он пытался сжиться со своим именем, примириться с ним.
Но ведь ничего грозного. И красоты никакой. Ни тебе силы, ни быстроты, ни ловкости или хотя бы хитрости, что ли. Косматый увалень. Причуда природы. Каприз эволюции. Куда с этим?
Ну да, сейчас он просто мелкий засранец, но не век же ему таким оставаться. Он хочет стать большим, взрослым засранцем. И на их городке, этой засранной дыре, свет клином не сошелся, есть дыры побольше. Он хочет их повидать. А с таким именем куда подашься?
Отец спросил, получил ли он скаутское имя, и он был рад, что может в ответ сослаться на тайну и дурацкую эту кличку не произносить.
В школьной библиотеке нашлась книга про его тотем. Там были картинки с изображением плюшевого пупса в кругу человеческой семьи, — отец, мать, дочка, все вместе со зверем под кроной раскидистого дерева. Отец прижимал пупса к груди, дочь чесала за пушистым ухом, а мамаша, стоя над этой троицей, осеняла всех благостной улыбкой. Он прочел: «Типичный распорядок дня этих обаяшек — кормежка, сон, бодрствование и полудрема. Стрессы им, похоже, неведомы вовсе». И еще: «Так и хочется взять их на руки и приласкать — а им, видимо, только этого и надо».
Это все не про него.
В конце концов, он не плюшевый мишка.
И на руки его в жизни никто не брал. А уж подавно мать, та сколько лет назад его бросила, живет с другим дядькой, в чужой семье, которую ему дозволяется навещать раз в месяц, по воскресеньям.
