- Кто вы? Что вы здесь делаете? - трясут они его. Тот в ответ только мычит. Бегут за администратором. Тот:
- Товарищ, покиньте зал.
В ответ по-прежнему мычание. Приводят наконец милиционера. Тот сурово трясет лежащего, как грушу:
- Гражданин, покиньте зал.
Опять невразумительное мычание.
- Да кто вы в конце концов? Откуда?
И тот со стоном:
- С балкона...
Не совсем был прав классик, когда написал, что "...летний вечер оттого приятность в себе имеет, что шампанское хорошо пьется..." Шампанское в любое время года пьется не хуже, чем в летний вечерок. В чем мы и убеждаемся со Спартаком Мишулиным после спектакля "Горячее сердце", в котором он играл Хлынова - умирающего от скуки богатого дядьку. Персонаж этот - на все времена - как его ни назови: загулявший купец, партийная номенклатура, новый русский... Хотя в историю он войдет как
Толстый Карлсон
со своими тайнами
При дворе горкома партии - Загадка золотого гроба - Привет из морга - Его папа писатель Фадеев? - Страшные видения Карлсона
- Спартак Васильевич, опираясь на какой опыт своего общения и наблюдений, вы "лепили" такие персонажи, как Хлынов?
- Как тебе сказать... Из тюбика номенклатуры что-то выдавливал. Мы ведь шутами при них были, в баню нас брали. Хорошо кормили, общались. В бане они такие душевные, великолепные были: "Спартак, о чем разговор, все сделаем, что попросишь". Противными они становились в кабинетах. Но я играю не того, кто в кабинете, а того, что на презентации, в бане, в Завидово...
Вот я расскажу тебе случай. Однажды вечером, выйдя из театра, я ловил машину. Притормозил правительственный "ЗИЛ". Шофер узнал меня и согласился подвезти. И когда я сел в это "ландо", почувствовал себя другим человеком. Чертовщина какая-то! Я вот раньше не понимал, почему, становясь крупными начальниками, люди портятся. А прокатившись в "членовозе", кажется, понял. Когда меня приглашали на выступления, я чувствовал, что "они" меня "зовут". Приятно было.
- А не стыдно признаваться теперь в подобных чувствах? Некоторые артисты, похоже, стесняются даже вспоминать об этом.
- Я такой стыдливый, что мою стыдливость часто принимают за неуважение. Вот надо главному режиссеру позвонить. А я стыжусь. Боюсь чего-то... Спроси чего боюсь? Ничего, и терять-то нечего. Но все равно боюсь - например, обидеть Плучека. Ведь меня звали другие театры, но я сидел здесь, в "Сатире", влюбленный в своего режиссера.
- Я всегда была уверена, что есть некая мистическая связь между артистами и их героями. Не в том смысле, что артисты выбирают роли (кто ж подневольным позволит, отродясь на театре таких порядков не водилось). А в том смысле, что сами герои выбирают
