— А вы ее по-прежнему ненавидите?
— Натали? С чего бы?
— Вы же девочкой были влюблены в ее брата. Он казался вам рыцарем, идеалом и не знаю кем еще.
— Не сомневаюсь, что вы были о нем совершенно иного мнения.
— Да, Вера Андреевна. Я не считаю умными людей, которые соглашаются стать пешками в чужой игре.
— А вы? Какой фигурой в вашей игре являетесь вы? Ведь вас же тоже могут убить в любой момент.
— И географическое общество сразу же найдет мне замену. — Судя по всему, по части язвительности муж мог дать жене сто очков вперед. — Тут, очевидно, я должен произнести длинный монолог, чтобы разъяснить вам, что погибнуть из-за прихоти сестры и погибнуть, защищая отечество, — разные вещи, но раз уж вам нравится думать иначе…
Вера нахмурилась, покусывая нижнюю губу.
— Вы будете писать ответы на письма? — спросила она, указывая на груду разрозненных листков на бюро.
— Постараюсь, — ответил граф. — Если успею, потому что завтра я уезжаю.
— Могу я узнать, куда?
Ее собеседник сделал неопределенный жест.
— В Париж, как я полагаю, — мрачно заметила Вера Андреевна. — Вероятно, с точки зрения географии он представляет большой интерес.
— О, география вообще чрезвычайно интересная наука, — вежливо отозвался ее собеседник. — Но ее часто недооценивают.
Затем разговор перешел на другие предметы, не имеющие к географии никакого отношения, и ближе к утру муж и жена разошлись.
Рассказав графине Вильде о трупе, который он видел в Лихтенталевской аллее, Михаил отправился к Назарьевым, у которых премило провел время, поскольку Настенька была на месте, а Дубровин куда-то отлучился. На следующий день, однако, писатель почувствовал нечто вроде угрызений совести. Он обещал Тихменёву сходить к Гончарову, чьи именины пропустил, и до сих пор не выполнил своего обещания. Конечно, он мог оправдывать себя тем, что был занят, но внезапно Михаил с кристальной ясностью понял, что не хочет идти к Ивану Александровичу. Он был почти уверен, что встретит недружелюбный прием, что Гончаров отнесется к нему свысока, как к мелкому, незначительному литератору. Почему-то Михаил уже загодя чувствовал себя задетым. Недавняя выходка княгини Хилковой, которая выставила его из своего экипажа, не так обидела его, как возможное презрение со стороны коллеги по ремеслу. В конце концов, княгиня была стара, полна сословных предрассудков и совершенно чужда ему, а Гончаров, пусть и действительный статский советник, был свой, писатель, которым он восхищался.
