— Это ведь был тот самый… игрок? — спросила она почему-то шепотом.
— Да, господин Осоргин, — ответил Михаил.
— А дама?
— Она не дама, — довольно резко промолвил писатель и сразу же пожалел об этом. — Думаю, нам пора возвращаться к вашему отцу.
— Он еще читает, — ответила Анастасия с явным неудовольствием. — Мы только напрасно его потревожим. Как вы думаете, сколько стоит ее платье?
Пока Михаил собирался с мыслями, его спутница продолжала:
— Наверное, дорого. Думаю, оно парижское. Здесь все так красиво одеваются! Дамы в казино такие элегантные! Я ужасно хотела бы иметь хоть один наряд, как у них… Но маман и слышать ничего не хочет. Она не одобряет… как она выражается, пустые траты. Ходит в своем ужасном чепце, в перешитом темно-зеленом платье и не видит, как над ней все смеются…
Анастасия продолжала изливать душу, а Михаил слушал ее со все возрастающим изумлением. Он чувствовал, что для девушки то, о чем она говорила, — больное место и, пожалуй, повод для драмы, но не мог отказаться от ощущения, что она преувеличивает. Он бросил взгляд на ее наряд: ну да, простенькое платье, коричневое, практичное, оборки по минимуму, и никаких тебе шлейфов. Но он был мужчиной и совершенно не понимал, как можно всерьез страдать из-за таких пустяков.
— Мне кажется, только недалекие люди судят по одежде, — довольно неловко заметил он. — Вам не стоит обращать на них внимания.
— Но ведь нет ничего плохого в том, чтобы быть хорошо одетой, — наивно ответила Анастасия. — У меня душа в пятки уходит, когда я думаю, что госпожа Меркулова увидит меня… такой.
— А разве она приезжает? Петр Николаевич говорил мне, что она задерживается в Париже…
— Нет, она обещает послезавтра быть в Бадене. Мы получили от нее телеграмму.
…Не то чтобы Михаил насторожился, но ему все же показалось странным, что ни разговорчивая Глафира Васильевна, ни добродушнейший Петр Николаевич не сообщили ему о приезде своей родственницы. Интересно, почему они о нем умолчали?
«Наверное, просто не успели сказать, — утешил себя Михаил. — Скажут сегодня за ужином».
Но за ужином Петр Николаевич говорил о чем угодно, только не о генеральше Меркуловой, а Глафира Васильевна жаловалась, что за Фифи опять не уследили, и она опять чуть не сбежала, так что Михаил поднялся из-за стола с неприятным ощущением, что его пытаются обвести вокруг пальца.
«Почему такая скрытность? Они посвящали меня во все дела, а теперь вдруг — молчок…»
Он знал, что Тихменёв живет в гостинице «Европа» и еще не уехал, но обсуждать Назарьевых с редактором было совершенно бесполезно. Во всем Баден-Бадене у Михаила имелся только один знакомый, с которым он мог поговорить о Назарьевых, но идти к нему писателю совершенно не хотелось. Однако, пересилив себя, писатель на следующий день отправился на виллу графини Вильде. Вера Андреевна сидела в гостиной, читая письмо, и, когда она отложила его в сторону, Михаил успел заметить, что оно помечено островом Маврикий.
