— Так что ж, вы разве не знали, что в Бадене рулетка? — спросил Михаил даже с некоторой досадой.
— Знал! Конечно, знал! — воскликнул его собеседник в волнении. — Но, ей-ей, я и подумать не мог, что так просто… Барышни ходят и смотрят! Дамы тоже… И все эти золотые монеты — а золота там ужас сколько — так соблазнительно звенят! И эти… как их… крупье… такие ловкие, что просто диву даешься! То сгребают деньги, то раздают… Сидел там за столом один англичанин, проигрывал да проигрывал… Другой бы на его месте давно ушел, а этот даже в лице не менялся. Бровью хоть раз бы повел! Но нет, так и сидел, и продолжал ставить, а потом вдруг как начал выигрывать! Ставку за ставкой… Тут Глафира Васильевна меня дернула за рукав, мол, пора и честь знать, а то я бы посмотрел, сколько он еще сумел взять…
— Англичанин со шрамом на щеке, у главного стола? — спросил Михаил, кое-что припоминая.
— Вы его знаете? — встрепенулся Петр Николаевич.
— Слышал о нем, — лаконично ответил писатель, — но он не англичанин, а наш соотечественник, Григорий Осоргин.
Назарьев вытаращил глаза.
— Ну! А я было решил, что он англичанин! Больно уж невозмутим… И он ни слова по-русски не произнес!
Слушая собеседника, Михаил испытывал смешанные чувства. Перед ним стоял типичный помещик средней руки — с носом картошкой, редкими бакенбардами неопределенного цвета, лысиной и объемистым брюшком, выдававшим в своем обладателе любителя хорошо поесть. На вид Петру Николаевичу было лет пятьдесят, и он уж точно должен был считать себя хорошо пожившим человеком, но писатель чувствовал — или, если угодно, предчувствовал, что видит перед собой идеальную жертву казино. Стоит только Назарьеву разок усесться за игорный стол — и все, он пропал; он не встанет до тех пор, пока не спустит все, включая свой рыжеватый старомодный фрак и шали жены, а может статься, и платья дочери. За полторы недели, проведенные в Бадене, Михаил уже успел насмотреться на таких игроков, и он не мог надивиться на проницательность графини Вильде, которая как бы между прочим посоветовала ему приглядывать за главой семейства и проследить за тем, чтобы он не играл. Вообще писатель не знал, что думать о графине; то ему казалось, что она умна, то — что она, напротив, глупа, то — что она хочет казаться умнее, чем является на самом деле, то — что, наоборот, выдает себя за недалекую женщину, преследуя какие-то собственные цели. Она скорее не нравилась ему, чем нравилась, но Михаил уже решил для себя, что гораздо выгоднее иметь ее своим другом, чем врагом.
