Тетя Далия сглотнула, как обиженный бульдожий щенок. Редко мне доводилось видеть таких перепуганных теток.
— Это все Том!
— То есть дядя, так именуемый?
— А что, скажи на милость, разве у нас в доме имеются еще и другие Томы? — набросилась она на меня в своей прежней наступательной манере. — Да, Томас Портарлингтон Трэверс, мой муж.
— Портарлингтон? — переспросил я, пораженный.
— Он недавно забрел в мою комнату.
Я понимающе кивнул. Я вспомнил, что он мне об этом уже рассказывал. Тогда он как раз заметил, как она прижимает ладонь ко лбу.
— Пока все ясно. Сцена: ваша комната; при поднятии занавеса вы сидите. Забредает дядя Том. Что дальше?
Тетя Далия немного помолчала. А потом проговорила приглушенным — для нее — голосом, иначе сказать, вазы на каминной полке задребезжали, но штукатурка с потолка не посыпалась:
— Я, пожалуй, расскажу тебе все.
— Расскажите, старая прародительница. Ничто так не облегчает душу, как чистосердечное признание, о чем бы ни шла речь.
Она опять сглотнула, как бульдожка.
— Это короткая история.
— Ну и прекрасно, — кивнул я, так как час был поздний, а за день чего только со мной не произошло.
— Помнишь, мы с тобой говорили, когда ты только приехал… Берти, безобразное ты чучело, — вдруг отвлеклась она от темы, — такое гадкое зрелище, как эти усы, только в кошмарном сне может привидеться. Будто очутился в параллельном, страшном мире. Для чего ты их отпустил?
Я строго покачал головой:
— Мои усы тут ни при чем, единокровная старушка. Не троньте их, и они вас не тронут. Так, значит, мы с вами говорили: когда я только приехал?..
Она приняла мой укор и мрачно кивнула:
— Да, не надо отклоняться. Будем держаться темы.
— Обеими руками.
— Когда ты только приехал, мы разговаривали у меня и ты удивился, как я сумела раздобыть у Тома деньги на сериал Дафны Долорес Морхед. Помнишь?
— Помню. Я и теперь удивляюсь.
— Все очень просто. Я их и не раздобыла.
— То есть?
— От Тома я не получила ни гроша.
— Тогда как же вы?..
— Сейчас объясню. Я заложила жемчужное ожерелье.
Я вытаращился на нее, как говорится, в благоговейном ужасе. Из знакомства с этой леди, восходящего ко дням, когда я младенцем пищал и пускал слюни (прошу простить за выражение) на руках у няньки, я вынес впечатление, что она руководствуется девизом «Годится все»; но это уже было чересчур даже для нее, ни в чем не знавшей удержу.
— Заложили ожерелье?
— Заложила.
— Сдали в ломбард? Снесли ростовщику?
— Именно. Другого выхода не было. Мне во что бы то ни стало нужен был ее роман, чтобы посолить шахту, а Том не соглашался пожертвовать ни пятерки на удовлетворение алчности этой пиявки Морхед. Он только твердил: «Какие глупости. Совершенно исключено. И речи быть не может». Ну, я съездила украдкой в Лондон, отнесла ожерелье в ювелирную лавку «Эспиналь», заказала там копию и пошла в ломбард. Правда, это только так говорится — ломбард, на самом деле классом выше, вернее будет сказать: взяла ссуду в банке под залог.
