Дядя Том — большой любитель вечерних прогулок в зеленых зарослях. Седой джентльмен с орехово-смуглым лицом — это к делу не относится, я просто так его описываю, для полноты картины, — он любит бродить среди клумб и кустов рано поутру и поздно вечером, поздно вечером особенно, так как он страдает бессонницей и туземный лекарь внушил ему, что против этого глоток свежего воздуха на сон грядущий — самое верное средство.
Завидев меня, он остановился для опознания:
— Это ты, Берти, мой мальчик?
Я дал утвердительный ответ, и он подгреб ближе, изрыгая клубы дыма.
— Почему ты покинул нас? — спросил он, имея в виду мое бегство из столовой.
— Да так как-то, вдруг захотелось.
— Не много потерял. Ну и публика! Этого типа Троттера я не перевариваю.
— Вот как?
— Его пасынка Перси я тоже не перевариваю.
— Вот как?
— И этого Чеддера я терпеть не могу. Я их всех не перевариваю, — заключил дядя Том. Его вообще нельзя отнести к гостеприимным хозяевам. К девяноста четырем процентам чужих людей у себя в доме он относится с плохо скрываемым отвращением и всеми средствами старается их избегать. — Кто, интересно, пригласил сюда Чеддера? Наверно, Далия, но почему, мы, конечно, никогда не узнаем. Несносный молодой бегемот, в жизни не встречал несноснее. Зазвать его к нам — это как раз в ее духе. Как-то раз она даже пригласила свою сестру Агату. И кстати о Далии, Берти, мой мальчик, она внушает мне беспокойство.
— Тетя Далия внушает беспокойство?
— Крайнее. Мне кажется, она чем-то больна. Ты ничего странного в ней не заметил, когда приехал?
Я немного подумал.
— Да нет как будто бы. Она показалась мне такой же, как всегда. В каком смысле — странного?
Он озабоченно взмахнул сигарой. Они с моей престарелой родственницей — любящая и дружная чета.
— Вот, например, только что. Я заглянул к ней спросить, не хочет ли она прогуляться вместе со мной. Она ответила, что нет, она когда выходит в сумерки, то обязательно наглотается мошек и комаров и прочей гадости, и они ей могут повредить, тем более после сытного ужина. Мы с ней спокойно и мирно переговаривались о том о сем, как вдруг она как-то вся обмерла.
— То есть упала без чувств?
— Н-нет, этого я бы не сказал. Она осталась стоять, но покачнулась, прижала ладонь ко лбу. И сделалась бледной как привидение.
— Странно.
— Очень. Меня это обеспокоило. У меня и сейчас на душе неспокойно.
Я задумался.
— Вы не могли что-нибудь такое сказать, что ее расстроило?
— Исключено. Я обсуждал с ней этого парня Сидкапа, который приезжает завтра ознакомиться с моей коллекцией серебра. Ты его не знаешь?
