— Откуда в тебе столько желчи? — подался вперед Антон. — Что случилось? Ты же с Алиской начал жить.
— Вот именно — начал жить, а ощущение будто похоронили заживо. Семейная жизнь — это преисподняя, понимаешь? Вход есть, а выхода нет. И прежде чем туда входить, надо сто раз подумать, а то убьет.
— Семейная, — смешок прошел по компании. — Что ты называешь семьей? Себя, таскающегося по проституткам? Или ее, болтающуюся днями со светскими львицами от скуки?
— А у меня свое понятие семьи. Это просто два человека, которым некуда идти, и они сбиваются в стайки, чтобы общество их не заклевало. Затем потомство, кабала все больше пускает в них корни, и в итоге это среднестатистическая несчастная ячейка общества с борщом на ужин, пакетом мусора у порога с утра и со скрежетом зубов разделенным бюджетом.
— И зачем тогда тебе сбиваться в эти стайки? Мне кажется, что ты обществу ничего не должен. Похоже, кто-то перепил, — хмыкнул Туманов.
— А ты на кой черт с Риммкой играешь в этой дешевой сценке? Как будто мы не видели тебя в одном полотенце (а то и без) со всякими Сильвами, Марианнами и Эльвирами.
Алекс не чувствовал себя пьяным. Даже захмелевшим. Он сам не знал, откуда, из какой дырки стала сочиться эта спесь, в каком месте его крепкую бочку пофигизма прорвало. Но хлестало так, что грозило потопить и его самого.
— Ты напоминаешь Печкина. И злой ты такой потому, что некому тебя на велосипеде прокатить. На велосипеде любви.
Со стороны Алекса раздался громкий смех, словно бы смеялся человек, шагающий по стеклу. Больно. Слишком громко. Резко. Неправдоподобно. От такого смеха даже мертвым креветкам в их салатах отчаянно захотелось повеситься.
— Папаша мой тоже вечно катался на разных великах: и двухколесных, и трех, и вообще без колес. А мать вечно закидывалась мартини и обсуждала с подругами своих новых любовников. Накачанный Лукас — стриптизер, или его друг Марио — вообще какой-то хлыщ по вызову, — язык Алекса танцевал сам с собой, не поспевая за дирижером — мозгом, а тот кричал ему, чтобы он остановился. — Деньги — это как игрушки из секс-шопа: они не заменяют реальные чувства, а лишь имитируют их жалким образом.
— Эй, успокойся, — прошептал Туманов и накрыл очередной стакан чего-то мутно-коричневого и, очевидно, отдающего высоким градусом ладонью.
— Да я могу на любом прокатиться! Вот смотри!
Стул с протестующим кряхтеньем отъехал от стола, вопя от досады, что даже с ним, таким дорогим и даже сделанным из редкого вида дерева, могу обращаться подобным образом. Никакого уважения.
