— …того, имейте в виду, что алкоголь проводник, понятно, Касимов? В следующий раз вон… — Он обернулся и увидел Черимова. — Э, кто? — Он потер лоб. — А, припоминаю… это вам я штиблеты дал.
— Вы мне штаны дали, Сергей Андреич, — поправил Черимов, здороваясь.
— …штаны? Да, в полоску. Хорошие штаны. Штиблеты — это тому, прыщавому. Не знаете, где он теперь?.. Хм, не знаете. Ну, принесли назад?
— Нет, износил, — засмеялся Черимов. — Вот приехал представляться. Официально прихожу к вам заместителем, а по существу учеником…
— Я слышал, да. Значит, подучились? — он вскинул пристальные глаза. Он был в работе, и еще шел от него жгучий ветер из глаз, из самых его растопыренных пальцев. — Но ведь у меня есть заместитель по хозяйству, Селянов, слыхали?.. Моложавый такой, в золотых очках…
— О нем было уже постановление, Сергей Андреич. Видите ли, он оказался бывшим прокурором судебной палаты. В свое время он обвинял группу товарищей, в которой был и…
— Прокурор? — И Скутаревский сипло, простуженно захохотал; машина внизу перестала хлестать слух своими разрядами, и теперь это был единственный во всем зале звук.
Скутаревский стоял боком к Черимову, но вдруг повернулся и брюзгливым, чуть прищуренным глазом смерил своего будущего помощника. Всякие, даже такие чудесные превращения человека он считал естественными: к людям он относился до жестокости строго. Несомненно, имелись у этого молодца в жалком мятом галстучке особые качества, оправдывавшие его назначение.
— Он был странный человек, Селянов. И хотя я люблю чудаков, но, черт, нельзя же в кабинете у себя пасьянсы раскладывать… все-таки тут не судебная палата. Так вы говорите, прокурор? — И опять захохотал. — Вот, охрип совсем, плохо топят, — рвал он как ни попадя слова и вдруг уперся холодным, сухим вопросом: — Формулу Пика помните?
— Нет… я работал последнее время по аппаратостроению.
— Так вот, Пик наврал, — заметив смущение Черимова, неохотно бурчал Скутаревский. — Коронирование идет лишь до полумиллиона вольт, а дальше все его рассуждения летят к черту. Чудно это вышло: ассистент наш от семейного огорчения уронил разрядник и испортил форму… Впрочем, вот, Иван Петрович, объясните сами товарищу. Знакомьтесь, это Геродов!
Здесь, на этой длинной галерейке, Скутаревский был не один; за пультом стоял пожилой человек, в синем комбинезоне, скромный и приятный взгляду. Он нехотя оторвался от вычислений, которые чертил карандашом на листке, сбоку мраморной доски; он был в очках, которые чудовищно увеличивали его глаза.
