Уже в одной из самых первых своих фантастических повестей, «Игра для смертных», Вячеслав Назаров подхватил старую как мир мысль о том, что гений и коварство несовместимы, противопоставил научную щедрость физика Кларка расчетливому таланту математика Горинга, собиравшегося сделать великое открытие, развивая чужие идеи. И сделал это открытие (пространство с нулевым временем - пресловутое традиционное «нуль-пространство», с помощью которого фантасты добрались до звезд), но ценой собственной жизни, чем вызвал заключительную реплику Кларка: «Ты умно, ты хорошо играл, Горииг. Но ты не мог не проиграть». Печать морализаторства и подражательности лежала и на повести «Синий дым», но уже в «Нарушителе» Назаров нащупывает свой путь в фантастике, и герои теперь носят не шикарные заграничные имена, вроде Тэдди, Гарри или Джо, а отечественные.
«Из-за полуприкрытой шторы Андрей рассеянно следил, как наливаются текучим золотым огнем камни и дальние горы, как трепетно и безостановочно пульсирует свет в полупрозрачной толще вздыбленных пород.
Сейчас зыбкая красота светового танца вызывала горечь.
Этот прекрасный, геометрически совершенный мир был мертв. Мертв с самого рожденья».
Неземная красота чужой планеты, ее пейзажи, мастерски придуманные и поэтически описанные Назаровым, - все это как-то не вяжется со словом «мертв». Не может быть красивым мертвый мир. Ткань повествования неназойливо делает ощутимой треногу героя повести Андрея Савина, его несогласие с товарищами, готовыми поставить крест еще на одной планете после того, как приборы, «всевидящие, всеслышащие, всемогущие и неустанные, мудрые и непогрешимые», вынесли свой приговор. И он совершает преступление или… подвиг. Космический устав категорически запрещает намеренное введение в чужие миры естественных организмов. Андрей нарушил устав, дал жизнь планете. Неизвестно, к чему это приведет, хотя концовка повести весьма мажорна…
Этические и философские проблемы, возникающие в связи с ростом человеческих знаний и техническим прогрессом, занимали Вячеслава Назарова до конца его короткой жизни. Если в фантастике он начинал как приверженец идеи, по его словам, «активной перестройки мира», то впоследствии уже задумывался о роли «писателя-поводыря по будущему», которое, как становилось ясно с течением времени, не укладывалось в рамки научных прогнозов.
Бездумная хозяйственная деятельность человека оборачивалась нарушением природного баланса. Назаров верил, что литература, и особенно фантастика («как прием сдвига и обострения проблем будущего») может стать «судьей и советчиком». Лично мне эта мысль кажется наивной, но именно она определила пафос новых произведений Вячеслава Назарова.
