- Я, - сказал он прямо, - был против того, чтобы мой племянник в четвертый раз притаскивал в дом высокородную стерву с приданым принцессы и сердцем ядовитой гадины! Но раз у него в голове ещё не перебродило, чтобы понять, что мужчине нужна подруга жизни, а не очередная кукла с могущественной родней, то пусть сам с вами и воюет! Дети страдать не должны! Так и зарубите себе на носу и забудьте про мальчика, иначе... вы тут четвертая - в этом доме женщины плохо приживаются!
Можно представить, что испытала Берта, вынужденная слушать угрозы от дурно воспитанного невежи. Но она не унизилась до свары, мудро рассудив, что хозяин в доме всё-таки не этот лохматый грубиян, а её супруг.
Графиня выбрала для выяснения отношений, как ей показалось, удачное время. После супружеских ласк Пауль был в прекрасном расположении духа, и Берта решила, что это лучшее время для нападения на неугодного пасынка.
- Этот облезлый медведь - фон Кауфман мне угрожал! - пошла она в наступление. - Мне - вашей жене! Он чуть ли не открыто пригрозил смертью, если я не оставлю в покое поганца Эрвина!
- Так оставьте его в покое!
На графа возмущение жены не произвело ни малейшего впечатления. Он копался в шкатулке со своими драгоценностями, рассеянно подбирая перстень на указательный палец.
- Но я теперь его мать! - напомнила Берта.
- Его мать умерла, производя Эрвина на свет! И вам стоит лучше заботиться о наполнении собственного чрева, чем обсуждать детей своих предшественниц!
- Ваш сын невыносим!
- Эрвин просто непоседливый ребенок - такие встречаются в нашем роду! Бог обычно отмечает их!
И тут графиня совершила ошибку, вполне допустимую для обиженной женщины - она не поняла намека.
- Если Бог и отметил мальчишку, то лишь для того, чтобы люди остерегались его с рождения! - графиня решила, что речь идет о какой-нибудь родинке на теле мальца.
Фон Геттенберг больше ничего не сказал, с каменным лицом покинув жену.
И лишь когда муж в течение месяца подчёркнуто не посещал её ложа до Берты дошло, насколько дорог отцу этот сорванец. Пришлось призвать на помощь своего дядю епископа Аугсбургского, чтобы его преосвященство стал посредником между супругами. Граф сменил гнев на милость только после того, как жена простояла коленопреклоненной на покаянии три ночи в замковой часовне.
И теперь женщина с суеверным страхом взирала на чрево, напряженно гадая: даст ли ей Господь произвести на свет ребенка со светлыми волосами столь редкого оттенка? Страсть графини к мужу не остудило даже явное пренебрежение, и Берта собиралась сражаться за его сердце со всеми метрессами ветреного супруга.
