В десять лет Шурик с гордостью надел форму реалиста. В классе подружился со Стасиком Татуром, с которым спустя шестьдесят лет увидится в другой стране. Он был старше Шурика, отец его служил на железной дороге и ради этого перебрался с семьей в Сибирь из Польши, где в те времена с работой было трудно.
Дети подрастали, а в мире происходили страшные со бытия. Началась война. Гришка Распутин якобы опасно влиял на царя. Братья это сами слышали, когда в 1916 году вместе с мамой ездили на Черное море, в Сочи, чья пышная красота не затмила для них любимое Боровое.
Спеша к началу занятий в реальном училище, ребята, мамиными стараниями, мчались в открытом автомобиле вместе с двумя фрейлинами Двора к поезду в Туапсе, где кончалась железная дорога.
— Подумайте, — говорили дамы доверчивой сибирячке, чтобы она рассказала там, у себя (для этого они и взяли ее с собой), — этот распутный Гришка хочет конца войны без Победы!
Мужчин в Петропавловске поубавилось. Дядя Вася сказал брату Петру:
— Конный двор наш велик. Людей нет. Сена для лошадей не заготовим. Давай посадим твоих парней на пришедшие новые сенокосилки и грабли, пусть помогут!
Не передать той огромной радости Шурика, когда выяснилось, что он за день уложил больше валков, чем Витя, на менее резвой лошади. Он был очень горд своей победой.
В той далекой таежной Сибири
Поднимают науки, как гири.
Пока Шурик гордился формой реалиста, будучи всего лишь первоклашкой, до далекого сибирского города стали докатываться грозные раскаты уже не военных событий, в конец истощивших страну. Слова: «вот в мирное время…» — звучали как тоска по потерянному раю. Раскаты эти были столь же грозны, как и противоречивы. Сначала кричали: «Свобода! Свобода!» — и все обнимались и целовались, как на Пасху, только яйца не раскрашивали и говеть не заставляли. А вот от чего свобода — мало кто понимал. Во всяком случае, не от воинской повинности, хотя царя свергли, и люди жили в Республике, где все было дороже, чем при царе, а мужчин, даже уже старых, забирали на фронт. На цветном плакате непобедимый Козьма Прутков по-прежнему нанизывал на казацкую пику, как на шашлычный шампур, по нескольку штук толстеньких германцев в касках с заостренным набалдашником. Вот тогда-то и зазвучали противоположные призывы: «Война до победы!», «Мир любой ценой!». А детям вспомнился Распутин, о котором слышали от фрейлин Двора по дороге из Сочи, будто он наставлял царя кончать тяжкую для народа войну.
