Старший парень понял его и показал камень со следами крови, отнятый у захваченного.
Джон Смит сделал глубокое умозаключение, что попал в малоцивилизованную страну, не вышедшую из каменного века. И что ввязываться в их дикарские дела не имеет смысла, к тому же он стоял на часах и не мог отвести этих диких русских даже к караульному начальнику, и лишь отрицательно покачал головой.
— Отпустите, ребята. Видите, он по-нашему не петрит. Понаслали их на нашу голову, из-за него, бусурмана, из-за складов ихних я с вами повздорил. Подрастете, сами выпивать зачнете, меня поймете.
— Мы не пьем, и пить не будем, клятву дали.
— И я дам, ей-богу дам. Дайте отоспаться. Пусти ты! Руку больно! И где тебя такому научили? Раскумекать надо. Нет! Это я просто так. Попросить хотел, чтобы меня научили.
— Таких, как ты, не учат, — солидно заявил Витя. — Или так, как сегодня. Ну как, Шурка, отпустим?
— Отпустим, надо к маме идти, а то кровь…
— Иди, «Боже, царя храни», — насмешливо сказал Витя, напутственно толкая пьянчужку в спину.
— Нет, я не за царя! Я за Учредительное собрание. Шпионов красных страшусь. Ей-богу!
— Иди. В следующий раз руку из сустава выломаю, — со смешком пообещал Витя и повел Шурика домой.
Американский солдат смотрел им вслед все в той же позе угрожающего могущества, всегда готового применить оружие… на чужой земле. Кто он этот простой парень? Видимо, сезонный рабочий, кочующий по мере созревания урожая от фермера к фермеру. О профсоюзах и борьбе с нанимателями понятия не имел. Зачем его послали в Россию и против кого там сражаться — не знал. И о политиках, бросающих солдат на смерть ради чьих-то интересов, не задумывался. Но служил исправно и, как часовой, с места не сдвинулся.
Но, сам того не подозревая, отразил вынужденную политику стран Антанты, оставивших русских разбираться между собой и вернувших войска домой, где русские идеи уже ждали их самих… Народ требовал возвращения армий.
Мальчикам тоже очень хотелось побыстрее попасть к себе домой, в теплушку.
— Голова болит? — заботливо спрашивал Витя.
— Немного. Чувствую себя, как на карусели.
— А ты, Шурик, считай до ста и обратно.
— Шрам останется, — сказал тот и стал считать.
Прохожие оглядывались на них.
Никакого фонтана на пути, чтобы Шурику умыться! Так и предстал он с окровавленным лицом перед пришедшей в ужас мамой.
В снятой на привокзальной площади комнате начался переполох. Пошли в ход вода, йод, бинты. В рассказанную правдивую «легенду» никто не поверил. В особенности Клавдия Григорьевна:
