Он пожал плечами:
— Что вы хотите, Беатрис… Именно так и выглядит африканская политическая жизнь. Сплошь и рядом. Ага, вот именно. Там была не уголовщина, а как раз большая политика — с благородными лозунгами, высокими целями и тому подобным. Ну, а практика так и выглядела. Двое с ножиками — победившая на выборах партия, а эти семеро — оппозиция. А может, наоборот, я уже и не помню, давно дело было…
— Ужас какой… — повторила она с тем же явно наигранным отвращением. — Рисковая у вас профессия, Джонни. Так и самому без головы остаться недолго…
— Пока везло, — сказал Мазур. — Это еще не проблема. Настоящая проблема возникает, когда у себя в Австралии начинаешь выбрасывать старые бумеранги…
Она рассмеялась — вполне искренне. Мазур за годы не раз отпускал эту шуточку в разных уголках земного шара, когда оказывался там под видом австралийца, — и всякий раз срабатывало.
Через несколько минут Беатрис снова картинно поморщилась, словно английская леди, узревшая пьяного конюха, щеголявшего не только без штанов, но и без исподнего:
— А на сей раз что? — спросил Мазур.
Она показала. Ага, первые две фотографии из дюжины: какая-то невезучая белая красоточка попала в лапы к троице черных в камуфляже, опять-таки без всяких эмблем и знаков различия. Крупным планом запечатлено, как ее со вкусом разоблачают, а потом, деликатно выражаясь, общаются.
— А, вот что… — сказал Мазур. — Не повезло бедняжке. Но она, я слышал потом, осталась жива, добралась до католической миссии…
— И вы вот так спокойно стояли и снимали? — с деланным опять-таки возмущением воскликнула Беатрис.
Мазур вновь пожал плечами:
— Полезь я ее рыцарственно спасать, оторвали бы голову, только и всего. Их там было дюжины две… Что поделать… Такая уж у меня клятая профессия, мисс Беатрис. Ни наследства от дедушки, ни бриллиантов от бабушки. Одна убогонькая папашина ферма. С которой он меня выставил, едва я закончил школу, сунул пару фунтов и заявил, что пора мне самому зарабатывать на жизнь. Вы, конечно, можете бросить в меня камень, но такова уж жизнь на грешной земле. Ну да, честно признаюсь — нет у меня ни высоких идеалов, ни таких уж твердокаменных моральных устоев. Мне бы денег заработать… Либо принимайте меня таким, какой я есть, либо облейте презрением и удалитесь…
— Да ладно, Джонни, — сказал Деймонд. — Не всякому выпадает родиться с серебряной ложкой во рту. В конце концов, не вы сами всем этим занимались, только снимали. Бизнес, что поделать, каждый зарабатывает, как может. Я думаю, Беа вовсе и не собирается обливать вас презрением? Правда, Беа?
