Он кивнул, обошел адмирала и стал быстро подниматься по лестнице. Вкус мыла так и стоял во рту. И хотелось стрелять, но он не знал, в кого. Дело вовсе не в Панкратовых… но кто бы объяснил, в ком и в чем?
В армии издавна заведено входить без стука, но на сей раз Мазур, отыскав дверь под нужным номером, все же постучал — хозяйство Лаврика как-никак было специфическим…
— Войдите!
Мазур вошел. Лаврик сидел в одиночестве перед заваленным бумагами и фотоснимками столом.
— Заходи, садись, — сказал он жизнерадостно. — Что-то вид у тебя… Как будто привидение увидел.
— Панкратова встретил.
— А, ну да, — сказал Лаврик. — Он тут вторую неделю болтается. Прислан, понимаешь, Главным политуправлением приглядеть за ходом перестройки, демократических реформ… В общем, что-то такое. Ты что, удивился? После всего? И после того, что теперь несет ихний главный?
— Он из партии вышел, — глухо сказал Мазур. — Только что хвастал. И меня уговаривал.
Лаврик пожал плечами:
— Он, сучара, и не сотый даже… Тебя что, все еще удивляет?
— Лаврик, — сказал Мазур, — мы друг друга пятнадцать лет знаем и столько за спиной совместного… Можешь ты мне сказать, что в стране творится? Если по большому счету? Знаешь ты что-то такое, чего я не знаю? А может, я чего-то не понимаю просто? Уж если такие бегут с корабля… Куда страна катится?
— Да ничего я не знаю, — сказал Лаврик. — Думаешь, если работа у меня такая, то и все тайны в кармане? Чего-то ты совсем лицом опечалился, не нравишься ты мне…
— Все катится черт-те куда, — сказал Мазур.
Внимательно присмотревшись к нему, Лаврик протянул:
— Это у тебя приступ хандры. Со всеми в наши веселые времена случается. Ну… Работать нам Сегодня уже не придется, много вредно, а капелька в такой ситуации допускается…
Он достал из ящика стола бутылку коньяку, горсть шоколадных конфет местного производства, наполнил две серебряных стопочки, вмешавшие чуть ли не сто граммов. Убрал бутылку назад в стол, придвинул Мазуру стопку и конфеты:
— Остограммься, покури чуток, а потом немного поговорим о делах наших скорбных…
Мазур выпил одним духом — коньяк пошел, как вода.
— Съешь конфетку, — сказал Лаврик. — Эта капелька тебя с делового настроя не собьет, уж сколько лет тебя знаю, но все равно закусить надо хотя бы символически, не подзаборные ханыги все же… Ну, съешь конфетку.
Мазур развернул одну, механически разжевал, не почувствовав вкуса, и она провалилась в желудок комком непонятно чего…
— Закуривай, — сказал Лаврик, пододвигая ему светло-желтую пачку с пальмой и верблюдом. — У нас в отеле, в буфете, оказывается, настоящий «Кэмэл» есть, имей в виду, благо в командировочных нас на сей раз не ограничили: ну правильно, не могут же преуспевающие австралийские фрилансеры монетки на ладони считать… — он пустил дым к потолку, сказал с чуточку отрешенным лицом: — И не надо рушиться в меланхолию. Из-за суки вроде Панкратова. Напряжно, конечно… Ну, что… Имеет место быть, я так думаю, некое всеобщее забалдение. Не первый раз в истории человечества… И всегда это в конце концов рассасывается. Что у французов в свое время творилось, прекрасно ведь помнишь? Казалось, что дальше и ехать некуда. Кранты стране. А потом пришел Бонапарт, всех построил, и жизнь пошла более-менее нормальная, но уже без всяких перестройщиков и демократов…
