Старик гостю не удивился:
— Седай, — кивнул на койку, — помянем.
Водку Роберт не любил, но помянуть — дело святое. Впрочем, это и не водка была, а что-то сильно худшее, от чего зарябило в глазах.
— Слабак, — махнул рукой Михалыч. — Отец твой крепше был. О горе вашем знаю. Прости, что не зашёл. Я, сам видишь, как бомж теперь, хоть и с крышей над головой. Сомневался, что тебе и твоей матери будет отрадно мою морду видеть. Рад, что сам пришёл, вспомнил старика.
— Я попрощаться пришёл, — сказал Роберт, уже оправившись от выпитого «зелья».
— Уезжаешь?
— Уезжаю.
— На войну?
— Как вы угадали?
— А я не угадывал. Я отца твоего знал. Мужик был. Хотелось бы, чтобы и ты в него пошёл. А мужику сейчас место на войне. Я бы и сам… кабы не мои годы. А так — разве что Бовочку своего порешить тут, — старик нахмурился. — Знаешь ли, что Бовочка-то, падлюка, в фашисты записался? То-то! У Дома Профсоюзов был, да. С другой стороны! Я как узнал, сказал: «Я тебя, сучонка, породил, я тебя и пришибу, чтобы имя моё не позорил. Пусть оно и не славное, но честное!»
Роберт только рот открыл, не веря своим ушам. Бовочку, старшего сына Михалыча, он помнил хорошим, бойким парнем. Именно он, Бовочка, учил когда-то Роберта и другую «малышню» плавать. А теперь?..
— Правосек …, — аттестовал рыбак сына непечатным словом, качая заросшей седым волосом головой. — Перед людьми стыдно, веришь? Что от моего семени этакая гадина выросла.
— Что же с нами случилось, Иван Михалыч? — тихо спросил Роберт. — Моя сестра готовила для них «зажигалки», ваш сын бросал их в здания… Мой лучший друг с невестой погибли там. А ведь мы же росли вместе, мы все были — одно! Мы учились в одних школах, говорили на одном языке, в наших жилах течёт одна кровь, а теперь они убивают нас?!
— А нам ничего не остаётся, как убивать их, чтобы не быть убитыми, чтобы не позволить им убивать безнаказанно…
— Почему?
— Почему-почему… Потому что в одних дьявол вселился и гонит их бить, жечь, уничтожать… Тех, кому он ещё не указчик. Нас.
— Вы разве верите в Бога?
— Да не то, чтобы… Сам понимаешь, нас воспитывали без всяких там… религий. Но, вот, в дьявола я, глядя на всё теперешнее, начинаю верить. Не обошлось здесь без козлобородого, точно не обошлось. А раз он есть, так, значит, и Бог должен быть… Я-то уж вряд ли эту заковыку пойму, а ты поймёшь! — Михалыч округлил красноватые глаза и пристукнул кулаком по столу.
— Почему вы думаете?
— Ты на войну идёшь. Война тебе и ответит. А ты мне расскажешь, ежели живой вернёшься, и ежели я прежде того не помру. Обещаешь? — старик лукаво прищурился.
