И настал день, когда Изменение стало необратимым и угрожающим всему живому. И вмешался тогда старший из Богов — Эриан, Бог Солнца.
Обратил Эриан свой гнев на Морета, кой был братом ему. Но не в силах был лишить его власти, что не им дана была, а, следовательно, и не им могла быть отобрана. И тогда изгнали его из Имале — Богов Обители, — а из Мира всех, кто был во власти его Дара. А дабы не попадали к Проклятому Богу те, кто храбро сопротивлялся легкому пути, кто жил с честью, кто был достоин Имале, отобраны были Ледари, что стали проводниками сильных сердцем. И числом их было тринадцать, и все они были детьми Богов. А знаком о достоинстве павшего служил меч, сжимаемый в руке до последнего вздоха.
И последней кара Эриана пала на тех, кто уже не мог без Атейи. Кто способен был тянуть Силу из живых, подчиняя их своей воле, или подменяя их жизнь своею. Но и здесь не мог он закрыть Источники, не им открытые, и забрать Силу, не им данную. И тогда вложил он всю свою мощь в Золотой Огонь, что лился в Мир, освещая его. Но смог лишь вернуть Детей Морета в то состояние, когда их еще не коснулось Изменение. И то лишь на время, пока его золотой огонь льется с небес, потому как ни Элес, ни Радес — вечные спутники Истинной Ночи — не поддержали Эриана.
Тогда-то и явился Великий Воин. И вступил в битву с Детьми Морета, что уже звались Кровавыми Богами. И изгнал их из Мира. И никто, ни среди существ населяющих Мир, ни среди Богов не ведали, кто он и откуда пришел, и куда скрылся после. А наложенные им Печати, охранившие Мир от возвращения Кровавых Богов, были столь могущественны, что самим Старшим Богам была непостижима Сила, породившая их».
Марен поднял на мастера непонимающий взгляд.
— Ни слова о Зверях.
Наставник загадочно усмехнулся, еле заметно, уголками губ.
— Но кое-что про Изменение. Представь, что ты никогда не видел бера. Как бы ты его назвал, если б встретил?
Слова наставника прозвучали вычурно и витиевато, но Марен понял, куда тот клонит. И все же, промолчал, желая услышать подтверждение, что понял правильно.
— Если чего-то в мире нет, — продолжал наставник, — или что-то на долгое время пропадает, об этом забывают. И когда оно возвращается, ему часто дают совершенно другое название.
— То есть, Голод «изменяет» Перворожденных?
— А чем не теория? — хитрая улыбка мастера стала шире. — К сожалению, ни доказать, ни опровергнуть ее, не представляется возможным.
— Но отец — Перворожденный. Наша кровь способна сдерживать Голод, подавлять его.
