Хотя, по прошествии стольких тысячелетий, кто взялся бы судить, а не кровь ли это на самом деле?
Трепещущий свет вырисовывал очертания мужчины, склонившегося над жертвенником. Блики плясали на стальном нагруднике с золоченым узором, покрывающим широкую грудь, играли на полированных наплечниках. Кольчужные рукава хауберка натянулись, облегая бугристые предплечья, не в состоянии скрыть могучего телосложения воина.
От мужчины веяло силой, и не только той, что доступна глазу, но и другой — Истинной, которую знающие называли Атейа, но большинство невежественно именовали «магией».
Левый кольчужный рукав задран до локтя вместе с льняной рубахой; полусогнутая рука, нависла над золотой чашей, украшенной письменами; по запястью струится багровая жидкость, рябью расходясь по поверхности в почти заполненном сосуде. Борода, сплетенная в «косичку» и перехваченная серебристой лентой, двигается в такт челюсти — слова неразличимым шепотом слетают с губ. Непроницаемо-черные глаза сверкают, словно два обсидиана, но отражается в них исключительно пламя.
Чаша заполнилась почти до краев, мужчина оперся кулаком на алтарь, несколько капель скользнули на пол; рассеченная плоть на руке быстро затягивалась, не оставляя ни рубца, ни шрама, ни царапины.
Багровая поверхность дрогнула, зарябила, разошлась кругами, как от брошенного камня; пламя свечей колыхнулось чуть сильнее, хотя ничто не тревожило воздух.
— Я нашел Дитя Солнца! — повторил мужчина еле слышно.
Он внимательно вглядывался в глубину багровой жидкости, наполнявшей чашу. Уши дрогнули, хмурое лицо напряглось, дернулась стиснутая челюсть. И крылья прямого носа гневно раздулись.
— Не нужно меня учить! — процедил он сквозь зубы. — Я знаю, что делаю!
Пламя свечей вновь затрепетало; иссиня-черные волосы шевельнулись на затылке, словно вздыбилась и тут же опала шерсть; в чаше снова расползлись круги.
— Печать сорвана, но Сила еще не вернулась. Путь все еще закрыт, — холодно прорычал мужчина, лицо заострилось, а из-под верхней губы мелькнули клыки. — Пройдет время…
Ему не дали договорить — круги поползли все чаще. Брови мужчины сдвинулись к переносице, кожа на скулах натянулась, плотно облепив череп. Лицо исказилось, и в глазах полыхнул свирепый огонь.
— Довольно! — взъярился мужчина.
Оглушительный рев ударил в стены зала, отскочил от темного камня, и, отражаясь, побежал по коридорам. Рука наотмашь ударила чашу, кровь плеснула на гранитный алтарь, растеклась багровым пятном, капли оросили пол; звон эхом раскатился по помещению, догоняя в коридорах затухающий рев. Огонь свечей вытянулся, полыхнул ярче, будто плеснули масла; черные лоскуты теней затрепетали, словно живые.
