– Тот, кого я преследую, утром отплыл к Льерским островам. Он нанял «Ласточку», если верить портовым болтунам.
– Шхуна знакомая. Ветер переменился на закате и благоприятствует нам, – задумался капитан. – К завтрашней ночи догоним, если погода не упрется. Твоя каюта, прошу.
Юноша кивнул и пошел следом за капитаном, всматриваясь в его широкую спину и словно вопрошая её о своем, невысказанном вслух.
– Тебе нравится спать в ладонях моря, – почти отечески, даже ласково, отметил капитан. – Разбудить к полудню, да?
– Всё знаешь, хоть я ни разу не допустил любопытства по отношению к себе, – отметил пассажир. – Иногда спокойнее не знать.
– Любому из нас ведом страх. Этот – не худший, – капитан отворил дверь и указал рукой в темную каюту. – Прошу. Но, если у тебя есть безопасный для меня вопрос, буду рад ответить.
– Безопасно в моем случае лишь молчание… Скажи, ты был хоть раз счастлив по-настоящему? Не на миг и не пьяно, не отчаянно и безумно, а – тепло.
– Когда «Гарда» летит, едва касаясь волн, у меня есть цель и я принадлежу полету, – сразу отозвался капитан. – Мы делаемся едины. Мы лучшая гончая Башни, призовая. Мы – я, команда и «Гарда». Это смысл и счастье.
– И все? – вроде бы расстроился пассажир, сгинув в непроглядности мрака каюты.
– Еще моя Анита, – смутился капитан и совсем тихо прошептал, поясняя. – Она совсем мала, но всякую ночь прилежно жжет на подоконнике лампадку, называет её маяком. Любому кораблю нужны якорь и бухта, иначе он сделается призраком. Нэрриха, тебе не страшно жить без якоря?
– Жить – да, быть – нет…
Дверь каюты качнулась, обрезая разговор. Каждый его участник, как и много раз прежде, остался при своем. Юноша выскользнул из шелка рубахи, уверенно прошел в темноте к койке, сел, расшнуровал башмаки, размотал широкий пояс, обернутый несколько раз вокруг талии. Стянул штаны и лег на пол, прикрыв глаза и припав ухом к доскам. Он не желал слушать сердце, когда рядом звенит вода. Темная, свободная, выглаженная ладонью слабого попутного ветра. Разве вода знает страх бытия? Разве есть смысл спрашивать, живет ли ветер? Стихии существуют изначально, они – суть мира, им не нужны ни якорь, ни бухта.
Нэрриха прикрыл веки. Он нехотя уступал утомлению и признавал: сон неизбежен. Сон составляет весомую часть проклятия жизни, которая однажды смогла изловить тебя, лишить воли и подлинной сути.
Сон, как ни гони, подкрадется и утащит в пучину. Сперва покажет свет, а затем отомстит, ведь в этой жизни ничто не дается без оплаты.
