– Дальше, – зевнул Вико, прикрыл глаза и уточнил: – Парада.
– Так… ну… в общих чертах если, – замялся Бэто, робко гладя обложку дареной лоции.
– Лоцмана на борту нет, брать чужаков мы, гончая Башни, не всегда вправе, – укорил капитан. – Так какого лысого беса ты краснеешь и сопишь, словно девка, облапанная в толпе, за что не след? Ты в порт Парады ночью при юго-западном ветре входить будешь тоже – в общих чертах? Или, вроде нэрриха, по водичке побегаешь и колкие мели прощупаешь пятками?
– Ну…
– В Параде при юго-западном, как раз десять лет назад, он сам брал лоцмана, – Ноттэ отвлекся от бумаг и охотно выдал тайну. – Ночью из постели выволок за бороду.
– Выволок… капитан? – поразился Бэто.
– Пассажир, – поморщился Вико, нехотя признавая прошлое. – В дело встрял этот же языкатый еретик, что вздумал теперь лезть в обучение моего помощника. За борт таких, и весь сказ. Сам сидит кислее уксуса и мне застит радость.
– Уже молчу, – пообещал Ноттэ.
Он снова погрузился в чтение чужого дневника, морщась от неприязни. Гной грядущей беды надувался нарывом, полнил душу болезненным предчувствием. С чего нэрриха Ноттэ возомнил, обманутый отсутствием достойных спорщиков, что подобные ему – именно подобны? Приходят из небытия, откликаясь на зов. Получают тело, настоящее во многих отношениях – способное ощущать боль, холод, жажду. Обретают рассудок. И вместе с ним безрассудство… гордость, гнев, восторг, презрение – весь набор человеческого и скотского, многие нити, которые сам нэрриха переплетает – порой сознательно, а порой и безотчетно. Так, постепенно, возникает личность.
Очень давно Ноттэ ощутил, как зародилось и окрепло понимание ответа на один важный вопрос. То была даже не мысль, а хрупкое наитие: кем бы, чем бы ни были породители нэрриха – высшие силы – они лишены многого, присущего живым. Высшие не страдают от своей неполноты, поскольку её нет в ином измерении мира. Но, может статься, призрак неведомого влечет и дразнит их, втягивая в водоворот танца? Каково это – быть частью мира? Вдруг именно таков первый вопрос? Для ответа даже высшему приходится потрудиться: отрезать от целого, начисто отделить, прядь себя – и обеспечить её дарами, предназначенными для людей. Так нэрриха вручается умение оценивать: смотреть на мир и видеть нечто главным, а прочее – фоном. К тому же люди живут в потоке времени, это особенное существование, интересное для высших.
Если все так, виновны ли плясуньи хоть в чем-то? Они лишь позволяют утратить одно и обрести другое. Обменять безмятежность на нестерпимое любопытство. Стать в какой-то мере богом, создателем цельного внутреннего мира – «я». И к тому же творцом обстоятельств и ходов человеческой истории, существом, влияющим на внешний мир. Прямая плата за перемены – клятва служения первого круга, если некто догадается и успеет её стребовать. Плясуньи редко получают выгоду от своего же танца. Сэрвэды Башни узнают о пляске слишком быстро и стараются найти нэрриха, явленного в мир. Обычно – успевают, если слуги короля не опережают их…
