— Само собой. Я ему, турецкому офицеру, и первый допрос учинил. Этот язык мой родной. Как и болгарский.
— Вы, Константин Николаевич, хорошо говорите по-русски.
— И этот язык мой родной. — И поправил себя: — Стал родным.
— А счет к башибузукам погасили?
— Не совсем.
— И как же намереваетесь гасить?
Чувствовалось, вопрос для бывшего волонтера не был неожиданным: видимо, не однажды обсуждался с братьями-извозчиками.
Ответил не таясь:
— Намечается, ваше благородие, большое дело.
— Меня зовут Николай Дмитриевич, — напомнил капитан, давая понять, что так общаются свободные люди, равные по своему положению.
— Хорошо, Николай Дмитриевич, — согласился Фаврикодоров, продолжая мысль: — Есть надежда, что Россия возьмет болгар под свою высокую руку. Уже Сербия и Черногория восстали. И Болгария поднимается. Мы живота своего не пожалеем, только стать бы вольными. А долг… буду гасить. Как же не погасить? Он у меня большой.
Он не уточнил, в чем заключается этот его долг. Но Николай Дмитриевич понял главное: в груди этого человека бьется горячее сердце болгарского патриота. Вот и пришла мысль: такой человек, несомненно, пригодится в деле, но в деле особом, где воюют не ружьем, а головою.
— Штаб, ваше благородие. Виноват, Николай Дмитриевич.
Расплачиваясь у казармы штаба полка, капитан спросил:
— Константин Николаевич, где вас можно будет найти?
— У Когана, — ответил тот. — Он тут один владеет фаэтонами.
— Тогда до встречи, — офицер протянул руку. — Рад был с вами познакомиться.
— Я тоже, ваше благородие, Николай Дмитриевич.
Уже когда фаэтон удалился, пришло запоздалое сожаление: почему не спросил о его семье? У него наверняка есть жена и дети, если не в России, то в Болгарии. Семейного человека будет не просто увлечь на опасное предприятие.
Капитан смотрел вслед фаэтону. Раздумывал. Все это так. Но прежде всего предстоит получить благословение начальства. А начальство может и не понять, в чем замысел капитана Артамонова. Раньше не понимали же и обходили чином. А он доказывал свою правоту. Доказывал, в чем полезность справедливости для государства. За это его наказывали, или, как писали в приказах, штрафовали, и обязательно ставили в упрек отца-полковника, узника Петропавловской крепости.
Везде, во все времена, если человек оспаривает мнение начальства, ему припоминают все его грехи и не в последнюю очередь крамольных родителей дескать, яблоко от яблони…
Как хотелось начинать службу с чистого листа!
