Случай о скандале дошел до царя. Расследованием занимался сам великий князь Михаил Николаевич. Начальство приняло сторону профессора. Многих слушателей отчислили из академии. Отчислили и поручика Артамонова.
Офицера направили служить в гренадерский батальон. Но туда он не явился. Чья-то могущественная рука заслонила его от неприятностей.
Опального офицера прикомандировывали к штабу отдельного гренадерского корпуса, как значилось в послужном списке — «для приготовления в Николаевскую Академию генерального штаба».
До этого случая Артамонова дважды при производстве на вакансию обходили чином, о чем была запись в личном деле. Но там же, в его личном деле, вскоре появилась и другая запись.
Она гласила:
«По ходатайству начальника Николаевской Академии Генерального штаба от 23 апреля 1863 года за № 950 вышепоказанный штраф ВЫСОЧАЙШЕ отменен, чин возвращен и ВЫСОЧАЙШЕ повелено препятствием к получению наград, пенсий и преимуществ не считать».
Капитан Артамонов твердо верил: чины и звания у него впереди. В октябре прошлого года ему исполнилось двадцать восемь лет. Для офицера Генерального штаба — не возраст.
Он был счастлив доверием: ему как опытному геодезисту поручили ответственное предприятие: уточнить карту Европейской Турции. Для чего — он догадывался. Турция, став империей, десять раз воевала с Россией. Как и Россия с Турцией. Историки говорят по-разному. А русский человек, как бы и откуда недруг ему ни грозил, отстаивает интерес Отечества.
Отстаивал и капитан Артамонов. Который год с ним неразлучно был «Русско-турецкий разговорник». Он его никому не показывал, даже друзьям. К этому времени Николай Дмитриевич уже свободно переводил с английского, немецкого, французского. И почти без акцента вел светскую беседу. Считалось, что он получил образование в европейских столицах. Изящной речи его по-доброму завидовал полковник Скобелев. Не однажды намекал: «Вам бы служить по дипломатическому корпусу, а вы в седле по просторам вселенной… Ваш безукоризненный английский слушает разве что ваша лошадь».
Николай Дмитриевич отшучивался: «Питайте надежду, что ваш друг преподнесет вам высокообразованную лошадь».
Поезд уже стоял на самой конечной станции России. Из окна вагона вдалеке виднелось море. Выглядело оно отнюдь не черным, а серым. Серыми казались и выложенные из ракушечника одноэтажные красночерепичные домики, кое-где заслоненные высокими платанами.
Одесса — это, конечно, не Петербург с его домами-громадами, но все-таки русский губернский город, южный порт империи. Здесь когда-то проходили службу и Скобелев-старший, и Артамонов-старший. Теперь послужат младшие.
