Кулаки бедняцкое решение освистали. Завязалась драка. Сильнее всех пострадал Гришка Заякин: рослый Иван Базыга надел ему на голову помойное ведро и чуть было не оглушил бывшего старосту, ударяя колотушкой по железному днищу. Беднота одержала верх. Кирька Майоров раздал крестьянам ружья, и они отправились в обход по кулацким хозяйствам. Обширный школьный двор вскоре стал чем-то напоминать ярмарочную площадь. Сюда с разных концов села Кирькины приятели стаскивали плуги, бороны, сеялки, молотилки, мешки с семенами, загоняли под навес перепуганных лошадей.
Вечером состоялся раздел движимого и недвижимого имущества, конфискованного у кулаков. Пастуху Майорову досталась вечеринская Сивуха — та самая, из-за которой еще совсем недавно он перенес столько мучений в родимом овраге. Уводя Сивуху со школьного двора, Кирька настороженно поглядывал по сторонам, опасался встречи с бывшим владельцем лошади. Дом Акима Андрияновича он обошел стороной. Неожиданно столкнулся на дороге с Ефимом Поляковым. Тот недружелюбно глянул на Кирьку.
— Захапал чужую собственность и доволен?!
— Ничего я не хапал, — ответил Кирька. — Так обчество порешило. В пользование неимущих, стало быть.
— «Обчество», «обчество», — передразнил Поляков. — Говорить-то путем не научились, а уже верховодить полезли! Самозванцы шелудивые.
— Не сами назвались. Нас революция вызвала. С нее и спрашивай. По новому декрету мы теперя всему хозяева.
— Как бы боком вам тот декрет не вышел…
— Не пужай… И так, стало быть, всю жизнь пужливый ходил. Ноне пужливость моя скончалась.
— Гляди-ка, какая храбрая цаца! А ну, вшивый герой, сворачивай лошадь обратно. К Акиму Андриянычу пойдешь, пока душа в теле…
Кирька скинул с плеча винтовку:
— Отступись! Не то порешу по революционному праву.
Поляков попятился к обочине. Оступился, по колено увяз в сугробе придорожной канавы.
Кирьке стало весело:
— Вот так-то поперек революции встревать! Преже нас под обрыв пихали, а ноне и мы не лыком шиты — с ружьем ходим! Не спихнешь! Как бы самим в преисподнюю не угодить…
Он потряс винтовкой над головой. Потом взял Сивуху под уздцы и по-гвардейски зашагал дальше.
Чувствуя свое бессилие, Ефим Поляков чертыхнулся ему вдогонку раз-другой. Пастух даже не обернулся.
— Ишь ты, как гусак, голову задрал, тварь безмозглая, — выругался Поляков. — Пляшет под Дунькину дудку. Погодь, не такую еще музыку услышишь…
Возле своего дома он остановился. Сердито потоптал снег у крыльца. Покосился на приземистую калягинскую хибару напротив. В окне огонек. «Пришла, злыдня, — раздраженно подумал он. — И не одна, поди, а со своими подпевалами. Бомбой бы вас всех…»
