* * *
…Милена, опустившись на диван в пустом салоне и предоставив всех многочисленных гостей самим себе, предавалась мечтаниям (роман на острове развивался все стремительнее и неистовее), как вдруг около нее появился тот, кто был главным героем ее снов наяву, — Грэг Догг.
— Мэм, вот вы где. С вами все в порядке? Вам нехорошо, мэм? На вас просто лица нет!
Милена, стеклянным взором уставившись на Грэга, пробормотала:
— О, мне хорошо Грэг, мне даже очень хорошо…
Она запнулась, понимая, что фата-моргана исчезла и что она опять оказалась в суровой, а с учетом бесчинств «Хиллари», и весьма мокрой реальности.
— Мэм, понимаю, что ситуация далеко не самая идеальная, а момент более чем неподходящий…
— В чем он был прав, так, безусловно, в этом.
— Но, думаю, вам лучше подняться в комнату сына.
Милена воззрилась на Грэга и лениво спросила (едва удержавшись от того, чтобы не привлечь его к себе и не поцеловать):
— Деятельная Хантер хочет подселить к нему парочку китайцев? Или мадам дю Прэ, оставшуюся без крыши над головой? И без своей партии…
Грэг, взяв ее за руку (отчего сердце у Милены, казалось, остановилось), сказал:
— Мэм, президент чем-то очень недоволен. И только что ударил вашего сына по лицу. Вам лучше подняться наверх.
Никогда еще в своей жизни Милена так быстро не бегала — и никогда не проклинала эти бесконечные коридоры и длиннющие лестницы «Зимнего Белого дома».
Делберт ударил Тициана — но отчего? Неужели мальчик вывел его из себя каким-то своим циничным, отпущенным с типичной юношеской бравадой замечанием?
Но ведь Делберт раньше в таких случаях ворчал, мог вскипеть, даже ударить кулаком по столу или запульнуть (правда, не в Тициана, а в стену) смартфоном или тем, что у него было в руке, если сын вывел его из себя окончательно.
Но ударить его… Тем более по лицу… Такого еще никогда не было!
* * *
Милена, заметив толпившихся около комнаты Тициана агентов секретной службы, растолкала их и проникла в помещение.
Тициан сидел на диване, прижав к рассеченной губе, из которой сочилась алая кровь, тонкую белую руку. Подросток был смертельно бледен, в глазах у него стояли слезы.
Милена заметила стоявших в углу и ухмыляющихся Делберта-младшего и его братца Уинстона, а в другом — индифферентную Злату и забывшую на время свой мобильный и уставившуюся куда-то в сторону Эйприл.
Делберт, подобно горе, возвышался посреди комнаты, и в руках у него была какая-то тетрадка, точнее, как распознала Милена, старый выпуск столь обожаемых Тицианом комиксов.
