И сейчас, что-то, видно, задумав, он недовольно вышагивал взад-вперед, хмурился, чтобы, взбудоражив нас преждевременно, обезоружить к моменту борьбы, к которому мы и в самом деле «перегорали».
Угадывая неизменную его стратегию, «генералы» отмалчивались, давая страстям разыграться до нужного накала.
— Опять, Ваня, аспирин принимал? — с наигранной суровостью сверкал бесстрастными глазами бугор. — Выгоню к собачьим чертям! За две недели не приготовил ни черта!
Кононов, стучавший на прессе, а потому лишь угадывавший, о чем пошла речь, отключил мотор и, приглядевшись к бугру из-под прищура, заявил:
— Ну что, опять нас дергать приехал? — Он полез в карман за сигаретой. Курил, по обыкновению, самые дорогие… Зная это, бугор загодя протянул руку, хоть курил изредка. — Деньги когда будут?
— Будут…
— Это мы уже слышали! — сказал дядя Ваня, обильно потея лицом. — Да вот должок накопился, не знаем, как расплатиться… Подбрось маленько!
— Уволю, Ваня, ежели хоть раз услышу, что побираешься по деревне! — посуровел бугор, возвращаясь к прежнему разговору.
Кононов, затягиваясь первым дымком, перевел взгляд на дядю Ваню, с дяди Вани вновь на бугра, нисколько не веря сказанному. Ибо он хорошо понимал, зачем завещали дяде Ване, да еще инвалиду войны, такое рискованное хозяйство, как наше. Именно такой человек, как он, и мог увести хозяйство от возможного «погрома» с наименьшими потерями в живой силе, какую в первую голову представлял сам бугор.
— Не уволишь! — с веселой дерзостью возразил бугру Кононов, подливая масла в огонь. — Такого дурака, как дядя Ваня, на всем свете не найти…
Бугор нахмурил седые кустистые брови, сшибая их на переносице, поделенной бороздкой думающего человека, и, переглянувшись со всеми, перевел разговор в новое русло:
— Дуся доверенность вот на меня прислала… Говорит, не давайте Миколе, пропьет…
— Не может быть! — сердито насупился Кононов.
— Вот посмотри, — протянул бугор доверенность Кононову.
— Микола уже не пропьет! И кто же сварганил эту липу?
Бугор, не понимая, что происходит, протянул к Кононову руку, но уже было поздно — Кононов разорвал доверенность не читая.
— А где же он?
— Он там, где больше не пьют! — весело осклабился Кононов. — Дусе не денег, а рязанского кобелягу.
Бугор, он же Никифорович, растерявший имя в погоне за подорожною милостью, глупо выпучился на дядю Ваню, и тот, потея от натуги, жалостливо пояснил:
— Помер… Два дня тому похоронили…
— Ну, курва! — покачал головою бугор и, как бы вынимая буравчики глаз из бедной дяди Ваниной плоти, простодушно добавил: — Вот те бабы… Мужика схоронили, а она…
