Будущий партийный вождь, как и положено священному монстру, родился в пестрой Центральной Азии 25 апреля 1946 года. У себя на кухне Эдуард Лимонов рассказывал мне, что видел дом в Алма-Ате, в котором провел детство Владимир Вольфович: убогое ветхое жилье, чуть ли не японской постройки (после войны в Казахстан было депортировано около 60 000 японских военнопленных), отсутствие каких бы то ни было удобств. Такое жилье и «создавало» политика Жириновского. Жила семья бедно, впрочем, как и все остальные после войны. Мать тащила шестерых детей, работая подавальщицей в столовой железнодорожников. Туда часто приходил и сам маленький Вова, поесть и посмотреть на людей в красивой железнодорожной форме. Есть хотелось больше, чем смотреть. Из увлечений у мальчика известны разведение голубей и кроликов, в голубятне он даже оставался ночевать. Птичье увлечение закончилось плохо — кто-то подбросил туда дымовую шашку, и голуби, к несчастью, погибли. Но это только закаляло Вольфовича. Сам он вспоминает детство в своей книге «Иван, запахни душу!»: «Помню, мама в разговоре с нами в качестве самого решительного и веского аргумента говорила: «Все, я сказала. Делайте так!» Мама потом рассказывала мне, что, едва научившись складывать слова в фразы, я на третьем годике жизни поджимал губки и не плакал, когда что-то не так, а, размахивая маленькой ручкой, зажатой в крошечный кулачок, кричал: «Все, я казал!» Именно так — «казал».
Кстати говоря, бранчливая манера Владимира Вольфовича в моменты, когда он раздражается, становится еще более несносной. А раздражается он, когда знает, что не прав. Ну, вот как в детстве. Чем больше наблюдаешь за манерой Владимира Вольфовича, тем сильнее нарастает ощущение хлестаковщины и базара. В этом он мало отличается от таких блестящих, но непоследовательных в своих высказываниях ораторов, как Лев Троцкий и Муссолини. Последний вообще любил повторять, что, «когда заканчиваются аргументы — я беру кастет». Жириновский тоже это быстро усвоит, и драки с политическими оппонентами станут нормой для грузного, склонного к ражей полноте политика. Даже сейчас, в свои семьдесят, Жириновский нет-нет да влезет в очередную инспирированную им потасовку. С этим рукоприкладством в собственном стиле Жириновский, по Лимонову, политик американского типа.
«Его порывы, они живые, — размышляет Эдуард Лимонов, — и, пожалуй, близки манере американских политических или профсоюзных боссов, они народно-хамские какие-то, примитивные, конечно, но это совсем другой подход, чем догматическо-деревянные речи бывших номенклатурных коммунистических дядь. Так крикливо восхваляет свой товар коммивояжер в каком-нибудь штате Нью-Джерси, выхваляет подержанные холодильники или подержанные автомобили. Точно, вот ответ: Жириновский политик американского типа! Родившись в Алма-Ате, как в Атланте какой-нибудь (оба города — захолустная провинция), получился вот такой Владимир Вольфович: еврейский американец, американский провинциальный еврей. Русским это плохо понятно: мне, прожившему в Соединенных Штатах шесть лет, это ясно как божий день. Расистского в моих рассуждениях нет и не пахнет, я лишь определяю его корни и даю ему характеристику, подыскиваю ему аналог — дабы Жириновский был мне понятнее…»
