Конечно, подарок поручают найти мне, потому что дочь студентка, ей некогда, а папа — литератор, у него день не нормированный, может с утра и по магазинам побегать, а рабочие часы ночью добрать, разочек и до утра посидеть. Выбираюсь я, скрепя сердце, и такое везенье: за углом в фирменном магазине «Фарфор-хрусталь» стоит на прилавке гжель — великолепнейшая фигурка; рыбачка с осетром на руках возле бочки для икры. Ну, знаете, гжельский стиль: скульптура задорной шутки. Еще побегал я по друзьям, повыпросил баночки икры, у кого хранились в холодильнике к празднику. Удалось наполнить бочоночек.
Подошел вечер. Дочь одета, ждет, когда за ней на машине заедут, прихорашивается в передней перед зеркалом, пончо накидывает так и этак, не толстит ли? Гжель стоит наготове. И тут Таня моя поворачивается спиной к зеркалу, взмах пончо…, и статуэтка на полу. Где рука, где хвост осетра, где нос? Все вдребезги, мелкие осколки смешаны с икрой.
Таня в истерике, рыдает. На меня накинулась, конечно; «Зачем тут стоишь, повернуться невозможно!» Слезы текут, на щеках черные струйки. В голос кричит: «Не судьба, не судьба, не будет мне в жизни счастья!» Ну и что тут сделаешь поистине? Другой подарок искать? Но ведь гжель обещана демонстрация художественного вкуса. А машина уже в пути, звонили, сейчас заедут, не будут же Таню дожидаться. Идти в гости объяснять, что подарок в другой раз будет, раскокали, растяпы? Объявлять, что ты растяпа при первом знакомстве с женихом?
— Не судьба, не судьба!
Нет, это я по существу говорю, товарищ следователь… ну, хорошо, гражданин, гражданин, если вам хочется быть гражданином… существо говорю, это все имеет прямое отношение к делу.
Значит, дочка рыдает, я лепечу что-то утешительно-невразумительное, она на меня кричит, что я ерунду говорю, ерунду. А на кого же кричать, как не на отца, кто еще терпеть будет? И в этот момент осторожный звоночек в дверь, вежливенький такой.
— Ну кто там, кого еще несет? Ах это вы, Михаил Михайлович? Здрасте, Михал Михалыч, заходите, пожалуйста.
— Извините, извините тысячу раз за неуместное вторжение, но я услышал плач. У вас горе? Может быть, я помочь могу?
Я развел руками, головой показал на осколки. Как тут помочь?
Он подумал секунды две, потом сказал тихонечко, деловитым таким тоном:
— Это, вероятно, поправимо. Дайте мне совок, будьте добры. И пылесос хорошо бы. У вас есть пылесос, конечно?
Сгреб осколки, ссыпал в нашу корзинку, пыль и икру всосал пылесосом, подхватил аппарат и к себе понес.
