— Надеюсь, ты — нет, — ответила она, снова бросив взгляд на меня.
Это началось двадцать девять лет назад, некой многообещающей осенью, когда я, еще девятнадцатилетний студент, наткнулся в одном из берлинских антикварных магазинов на антологию под названием «Стихотворения английского романтизма». Я сдал выпускные экзамены с небольшим опозданием и теперь путешествовал в качестве туриста, намереваясь на месте понаблюдать за деятельностью моих будущих коллег. Тот факт, что ради этой цели — поощренный родителями за окончание — я разместился в весьма комфортабельной гостинице на Кудамм,[2] я рассматривал скорее как побочное явление. Сынок состоятельного бюргера с поэтическими амбициями, я целыми днями таскался по демонстрациям, а вечерами шарил по книжным и антикварным магазинам в поисках раритетов. Поэтому я крайне гордился собой, когда наткнулся на лейпцигское издание баллад Готфрида Августа Бюргера[3] 1880 года, прекрасный потрепанный томик красного цвета с вычурными золотыми буквами на переплете.
«Стихотворения английского романтизма» не являлись антикварной сенсацией: издание пятидесятых годов с безвкусно оформленной обложкой. Так немецкие издатели должны были представлять себе английский романтизм. То, что переводы сделаны с непостоянной конечной рифмой и выставленными вперед родительными падежами («The Pains of Sleep» значили там «сна боли» — «Des Schlafes Schmerzen»), неприятно удивляя любого, обладающего эстетическим восприятием, я понимал уже тогда. Но на левше страницах были напечатаны оригиналы, поэтому решил взять томик с собой, что означало спрятать его в куртке и незамедлительно покинуть магазин. Покупать книги тогда казалось мне слишком примитивным, к тому же поэзия — всеобщее достояние и так далее. Подобные мелкие кражи я рассматривал как пустяк и собственный вклад в разложение системы.
Вечерами я атаковал «Королеву Маб» Шелли и, хотя я читал о том, что даже сам Маркс ценил это стихотворение из-за присутствующих там общественных утопий, тем не менее мало продвинулся с чтением. Впрочем, я принимал во внимание его наиважнейшие рекомендации.
Я листал дальше, задерживаясь то тут, то там, и внезапно наткнулся на строфу:
Day after day, day after day,
We stuck, nor breath nor motion;
As idle as a painted ship
Upon a painted ocean.
Tag für Tag und Tag für Tag
Lagen wir fest, kein Hauch und keine Bewegung;
Träge wie ein gemaltes Schiff
Auf einem gemalten Meer.
[4]Как будто вспыхнула спичка. Словно кто-то много раз водил серной головкой по коробку, в такт ритму строк, и из ничего возникло пламя.
