* * *
Марти смотрит, как с меня стекает вода, собираясь в лужи на плитке вокруг рабочих ботинок Калеба.
— Сегодня слишком мокро, чтобы красить.
Да неужели?
Я взяла с собой скрипку. Теперь я ношу ее повсюду; я не хочу, чтобы Калеб, этот маленький кусок дерьма, ее касался. Марти, указывая на полку, говорит, чтобы я положила туда свои вещи, а потом вручает мне швабру, одну из тех больших, которыми протирают пол.
— Пройдись ею по коридорам. Потом помоем ее.
За те несколько дней, что я нахожусь в доме престарелых, я не много времени провела внутри. Он не такой, каким я его представляла, не похож на больницу или лечебное учреждение. Наверное, в таких живут пожилые люди, у которых есть деньги и они могут позволить себе все самое лучшее. Он построен в форме буквы «У» с главным входом и зоной отдыха в основании. С одной стороны от входа расположены кабинеты, включая кабинет медсестры Энн Кемпбел, исполнительного директора. По другую сторону находится столовая, и до меня доносится шум с кухни. Подсобка Марти расположена за маленьким коридором возле кухни, рядом со всей техникой типа бойлера и системы кондиционирования воздуха. Я была в левом крыле буквы «У», когда пару дней назад отвозила старуху в кресле-каталке в ее комнату. В том крыле живут пожилые люди, которые в основном могут сами о себе заботиться, но им помогают с едой, уборкой и тому подобным. В самом конце коридора находится еще одна зона отдыха с большими окнами, выходящими во внутренний двор.
Но другое крыло «У» совсем не такое. Входная дверь, как и основная, закрыта на замок, и Марти называет мне код, который нужно набрать на панели. Внутри есть стойка, за которой работают медсестры, а двери в комнаты открыты. Они милые, но я вижу, что здесь живут старики, которые больше нуждаются в помощи. Они заперты тут. В тюрьме.
Я набираю код на двери и начинаю мыть от дальней застекленной террасы, прокладывая путь по покрытому плиткой коридору, собирая грязь. Звуки появляются, когда я прохожу почти половину коридора, они пробиваются сквозь музыку в наушниках, и от них у меня волосы становятся дыбом. Я вытаскиваю наушники из ушей. Раскаты грома и стук дождя сбивают с толку, но потом я снова его слышу. Он бессловесный и преследующий, как крик испуганного, загнанного в угол животного, отчаянный и душераздирающий. Я слышала такой крик раньше, несколько лет назад, так кричала маленькая темноволосая девочка, стоявшая на коленях у старого кресла, а фоном были пыхтение выкипевшего чайника и голос Алекса Требека из «Своей игры».
