Мемуары папы Муми-тролля | страница 32
– Как я зол, – сказал он. – Просто страшно зол. Никогда я так не злился. Его изгрызли!
Мы переглянулись.
– Ты ведь знаешь, какие у меня мелкие зубы, – сказал я.
– А я слишком ленив, чтобы перегрызть такой толстый канат, – заметил Юксаре.
– Я тоже не виноват! – завопил Шнырёк, оправдываться которому было совсем ни к чему. Во всяком случае, никто никогда не слышал, чтобы он говорил неправду, даже если речь шла о его пуговичной коллекции (что достойно удивления, ведь он был настоящим коллекционером). Видно, у такого зверька было слишком мало фантазии.
И тут мы услышали легкое покашливание, а повернувшись, увидели очень маленького Клипдасса. Он сидел под солнечным тентом и щурился.
– Вот как, – сказал Фредриксон. – Вот как?! – с ударением повторил он.
– У меня режутся зубки, – смущенно объяснил маленький Клипдасс. – Мне просто необходимо что-нибудь грызть.
– Но почему именно якорный канат? – спросил Фредриксон.
– Я подумал, что он очень старый и не страшно, если я его перегрызу, – ответил Клипдасс.
– А что ты делаешь на борту? – спросил я.
– Не знаю, – откровенно ответил Клипдасс. – Иногда меня осеняют разные идеи.
– А где же ты спрятался? – удивился Юксаре.
И тогда Клипдасс не по годам умно ответил:
– В вашей чудесной навигационной каюте!
(Точно, навигационная каюта оказалась тоже клейкой.)
– Послушай-ка, Клипдасс, что, по-твоему, скажет твоя мама, когда увидит, что ты сбежал? – спросил я.
– Наверное, будет плакать, – ответил Клипдасс, заканчивая эту удивительную беседу.
Четвертая глава,
в которой мое морское путешествие достигает своей кульминации в великолепном описании шторма и заканчивается полной неожиданностью
«Морской оркестр» одиноко плыл по морю. Солнечные, усыпляющие голубовато-прозрачные дни следовали один за другим. Скопища морских призраков беспорядочно мелькали перед штевнем нашего судна, и мы сыпали овсяную крупу на хвосты плывущих в кильватере русалок. Порой, когда ночь спускалась над морем, мне нравилось сменять Фредриксона у руля. Озаренная лунным светом палуба, которая то тихо вздымалась, то опускалась, тишина и бегущие волны, тучи и мерцающая линия горизонта – все вместе вызывало в моей душе приятное и волнующее чувство. Я казался себе очень значительным, хоть и очень маленьким (но, главным образом, конечно же, значительным).
Иногда я видел, как мерцает в темноте трубка, и на корму, крадучись и шлепая лапами, перебирается и садится рядом со мной Юксаре.
– Признайся, чудесно ничего не делать, – сказал он однажды ночью, выбивая трубку о поручни парохода.
