В Бэттери-парке есть паром, который идет в другой район Нью-Йорка, в Статен-Айленд. Вы знаете, на что похоже это место? Это похоже на стрелку Васильевского острова, да. Ну, только что пошире все это будет. И там начинается океан сразу. И зачастую, когда вы гуляете по этому городу, по Нью-Йорку, то если вы доходите до каких-то мест, где открывается большая панорама, вы видите, что в воздухе гораздо больше аэропланов и вертолетов, чем птиц.
«Чайки умирают в гавани»… Чайки – замечательные птицы, но к ним трудно испытывать чувства позитивные. Вы когда-нибудь видели чайку близко? В Москве вы это тоже могли. Хотя европейские чайки мельче американских атлантических чаек… Вблизи у нее, во-первых, довольно неприятный глаз. И кроме того, совершенно чудовищный крик.
Моя любимая птица – воробей. Вот еще одна цитата из Евгения Борисовича: «Я бульварная серая птица». Это замечательная строчка, может быть, одна из самых лучших строчек русской поэзии двадцатого века.
Я сделал бы этот фильм гораздо лучше.
(из диктофонной записи)
Я думаю, ему хотелось в жизни все попробовать. Он действительно приехал работать, делать фильм. И конечно, видел какое-то свое кино. Иногда это прорывалось: «Ну, ребята, как же можно это не снимать! Посмотрите, что вы упускаете!» Хотя, по правде сказать, ничего такого особенного не было: ну план и план, в Венеции все красиво. Ему нравилось, если в съемки вторгалось что-то незапланированное, то есть жизнь – некстати в капелле звонил телефон, когда он читал стихи, или в кадр входил официант с неизменной граппой, прервав монолог о судьбах России. Бродский комментировал: «Синема верите»… Про отдыхавшего у моста на мраморной скамейке несколько библейского бомжа он сказал Рейну: «Вот они могут снять совершенно замечательного Сократа спящего. Или Силена». И не дал сделать его крупный план: «Ну не надо, не надо, не надо. Я бы на его месте встал и начистил бы им рыло».
Говорить о западном кино и о том, как оно повлияло на их поколение, получавшее его урывками, как запретный плод, как призрак заветного, закрытого от них мира, начали в первый же съемочный день – пока мы шли к Набережной неисцелимых. О том, как они видели только четыре серии «Тарзана» вместо десяти. И как все кончилось фильмом Висконти «Смерть в Венеции». Бродский сказал: «Фильм был плохой, но начало совершенно феноменальное. Да, когда он на вапоретто плывет. И это создает такой высокий уровень, что после весь фильм остальной, все остальное на каком-то уровне плато, и все это сползает туда».
