И, говоря о родном городе, я сбиваюсь, перехожу с одного названия на другое – это либо Питер, либо Ленинград для меня. И это Петербург конечно же. Все это началось раньше, чем пришло в голову вашему поколению или, скажем, властям предержащим. Я не помню, мне было двадцать лет или двадцать один, но я своими собственными руками сотворил не такое уж замечательное художественное произведение, написал поэму, которая называлась «Петербургский роман». И почему это произошло? Это произошло не потому, что, скажем, у меня была как бы ностальгия по… и так далее, и так далее. Но потому, что все это вышло из Мандельштама, из стихов «Над желтизной правительственных зданий»…
Летит в туман моторов вереница.
Самолюбивый, скромный пешеход,
Чудак Евгений, бедности стыдится,
Бензин вдыхает и судьбу клянет!
И вот вам эта формула. Ее никогда не изменишь.
И мне все говорят, в какой упадок город приходит, но я думаю, что в большем упадке, чем в 1947 году, он не может быть.
* * *
Этот город был общим для них с Рейном. И Евгений Борисович вспомнил стихи Бродского «От окраины к центру» – те, где юность стоит со стаканом лимонада у химкомбината, на другом берегу Охты, в фабричном районе Питера, о котором раньше никто не писал. Он добавил, что в разные периоды в стихах Бродского была разная музыка, и тогда, в тот период, у него звучал джаз в стихах – как будто бы сам город на своих трубах и башнях что-то играет.
И.Бродский. «Джаз предместий приветствует нас». Начинается это стихотворение просто очень: «Вот я вновь посетил», это понятно… Мост Петра Великого… эти фабрики, которые неизвестно что производят, главным образом тень от трубы. Нет, это потрясающе, правда. Спускаешься от Смольного собора к воде, выходишь за ограду… там сквозь дыру выходишь. Ну, в мое время. Анна Андреевна как раз говорила про Смольный, что он «убегающий собор». Чем ближе ты к нему, тем меньше его, он от тебя удаляется все время.
Это замечательный город в одном отношении: потому что река очень широкая, как примерно лагуна в этом месте, и поэтому, когда ты стоишь на мосту – а главным средством сообщения между разными частями является мост, да? – и когда ты стоишь на мосту, хоть на Литейном, хоть на Троицком, и смотришь вниз по течению, ты видишь город, ты видишь эту панораму. Ты знаешь этот город. Ты жил здесь, ты прожил в нем всю свою жизнь, ты знаешь, кто живет во всех этих домах, и тем не менее у тебя возникает ощущение, что там какой-то другой мир. И вот это наложение известного на фантазию или фантазии на известное – это нечто совершенно уникальное, нечто абсолютно родному городу принадлежащее. Вот когда ты смотришь туда, и ты представляешь себе, что люди там другие, хотя ты их знаешь как облупленных, да? Всю эту сволочь, допустим, государственную, и так далее, и так далее. Но тем не менее тебе начинает казаться, что там другой мир, лучший мир.
