Бек Мухаммед Ходжа, Джамшиду ровня,
Ты — средоточьем мира стал сегодня.
Так прояви ж свою к искусству милость,
Чтоб щедрость бека нам годами снилась.
Дай бог рассыпать жемчуг слов для шаха,
Пред кем и гордецы дрожат от страха.
Кыйт'у
[52] — на удивление народу —
Сложу, чтоб ты постиг мою природу.
В силках корысти не хочу пропасть я,
Я рею над дворцами птицей счастья
[53],
Мир покорил язык мой, остр, как меч.
Над царством скромных нужд имею власть я.
В мечеть я захожу и в харабат,
И хмеля, и молитвы знаю сласть я.
Султана, как бы ни был он могуч,
От алчности не стану восхвалять я.
Твой род прославив до конца времен,
Сумел владыке верным другом стать я.
Я создал «Мухаббат-наме» для мира
На берегу стремительного Сыра
[54].
Пусть ты стоишь с самим Джамшидом рядом,
Но удостой мое творенье взглядом.
Сравнишь ли с Фатихой
[55] сей слог нетленный,
Возрадуется Хорезми блаженный!
В году семь сотен пятьдесят четвертом
[56]Я завершил сей сладкий труд с почетом.
Но под конец послал Создатель милость:
Еще одно сказанье мне явилось.
Когда в Дамаск вели мои дороги,
Восторг пути сполна познали ноги.
За пазухой свою обувку пряча,
Я шел блаженно, где смеясь, где плача…
Мне люди хлеба и воды давали,
Как кудри гурий, челн ветра взметали,
По воле Бога пересек я море,
Всю Византию исходил я вскоре.
Как суфий, обошел я все пещеры,
Ища людей отшельнической веры.
От них в Дамаск пошел я ради Бога.
Из Рума — в Шам легла моя дорога
[57].
Со мной шел знатный отрок, — волей рока
Он был из рода нашего Пророка.
Двух скрученных косиц переплетенье
И небо приводило в удивленье.
Одет невзрачно, не имел он вида
В остроконечной шапке Баязида.
В своей одежде, грубой и колючей,
Он был что солнце, скрытое за тучей.
Но близ него огонь с водой был дружен,
Сам Соломон шел к муравью на ужин,
И птица Феникс царского чертога
Дружила с воробьем во имя Бога.
Шел караван в отрогах гор безлюдных
То средь цветов, то средь колючек скудных,
И вдруг один из спутников сейиду
[58]Нанес нарочно горькую обиду.
Сказал он: «Нищий ты, и врать не надо
Что ты сейид из рода Мухаммада!»
Христианин шел с нами в той пустыне
За Иерусалим — к монахам в Мине.
Предупредил он ссору в караване,
Сказав: «Есть храм у нас в Тартабидане,
Там триста штук копыт, в честной оправе,
Того осла, что нес Мессию к славе.
Количество их непонятно многим:
Осел Христа ведь был четвероногим.
Но даже тот, кто всуе их считает,
Все триста за святые почитает:
А вдруг, из тех трехсот, одно копыто
